— Это сбор, чтобы унять боль. Завари его кипятком, дай остыть и выпей, разделив на три части. И шею держи в тепле. Лучше меховой воротник накинь.
Ульф смутился.
— Спасибо, девица. Да как–то негоже вас обирать.
— Я ещё нарву, в лесах много чего растёт.
Воин всё же забрал подарок Айны и сурово уставился на меня:
— Хорошая у тебя девица. Ты везунчик, Хинрик. Держись за неё. — Он сгрёб нас в объятия, и я почувствовал, что от него несло пивом. — Теперь вы не только гости конунга, но и мои друзья на этом пиру. Сядете рядом со мной — больше достанется. Устали с дороги, небось. Хоть отдохнёте.
Ещё как устали — я полдня орудовал вёслами, Айна пережила видение и ослабела. Поесть я бы не отказался, но опасался, что начнёт клонить в сон. А спать я этой ночью не собирался.
Подойдя к высокому чертогу ярла, Ульф поприветствовал вышедших на воздух туннов.
— Пиво осталось? — спросил он, подталкивая нас к входу. — Этих молодчиков надо от души накормить. Хорошие ребята.
— Ты как раз вовремя, Борода, — ответили ему с грубоватым туннским говором. — Конунг сейчас будет раздавать дары.
Мы ввалились в длинный полутёмный зал — он был больше дома ярла в Эрхелле раза в три. Оружие пришлось оставить на входе.
В зале пировало не менее пяти десятков людей: воины и горожане, богатые и скромные сидели за длинным столом, уставленным хлебом, мясом и соленьями. Рабыни сновали мимо них с кувшинами и яствами. Стены зала были завешены тканями и шкурами для тепла, на видных местах красовались охотничьи трофеи и оружие. Здесь царил полумрак, и я немного расслабился: никто не разглядит цвета моих глаз и не признает во мне Химмелинга. Но задерживаться здесь не стоило. Тьма была моим другом, но утром я снова окажусь в опасности.
— Кто из них конунг? — спросил я у Бороды, когда люди подвинулись и дали нам рассесться на лавке.
— Скоро придёт. Ты его сразу узнаешь.
Ульф представил нас грозным воинам, и те благодушно поделились с нами угощением. Айна вгрызлась в гусиную ногу с такой жадностью, словно не ела несколько дней. Когда она чувствовала себя хорошо, всегда ела много. И при этом оставалась удивительно худой.
Я ел медленно и пил мало. Осматривался, изучал людей. Хускарлов конунга здесь было всего с десяток. Остальные — местные, некоторых я мельком видел, когда в прошлый раз приходил в Фисбю. Стол и правда оказался щедрым. Все были заняты едой, и на меня почти никто не обращал внимания.
Наконец из задней части дома, где должны были располагаться личные покои хозяев, вышла самая странная процессия, какую мне когда–либо доводилось видеть.
