— Можно заняться, а можно и не заниматься, — ответил он. — Нельзя ли хоть раз отнестись ко мне как к человеку, а не как к наемному рабочему? На Гида ишачу, так он мне хоть платит.
— Прошу прощения, — сказала я. — Но тут кто-то что-то пел про огород.
— Ну да. Чтоб ты про войну забыла. А знаешь, зачем я приехал? Я приехал за тобой поухаживать, — и снова меня поцеловал. Смешной какой.
— Хорошо, милый, я за тебя выйду, — сказала я, когда он перестал целоваться. — Вот только кошелек возьму, чтоб расплатиться со священником.
Всегда он терялся от таких заявлений, хоть знал, что я шучу. Если бывают на свете прирожденные холостяки, то первый среди них — Джонни Мак-Клауд.
— Да брось, — сказал он. — Скорей я на аллигаторе женюсь.
Только упомяни о женитьбе, и Джонни тут же выпадает в осадок. Пора бы мне прекратить свои шутки. Наверное, и Гид достает его насчет того же, и Джонни, небось, было стыдно, что он на мне не женился. Лучше бы он сделал предложение, я бы ему отказала, и вся неловкость бы кончилась. Второй раз выходить замуж я не собиралась, мне хватило одного Эдди. А уж если бы вышла, так не за Джонни. Может, за Гида. Но с ним — совсем другая история.
— Что ж, похоже, помидорам не суждено быть привязанными, — сказала я и взяла его под руку.
Не хотелось идти в дом, очень уж хорошо было на воздухе, но Джонни хотел. Ну, значит, так тому и быть. Единственная женщина, на которую он всегда мог рассчитывать, — я, и я всегда старалась дать ему все, что ему было нужно, иначе что же это была бы за любовь.
На его бедре обнаружилось огромное синее уродливое пятно — лошадь двинула его о дерево. Я принесла из кладовки мазь и велела ему лежать спокойно, пока я буду втирать эту мазь.
— Ты так обо мне заботишься, — сказал он. — Похоже, я давно бы стал калекой, если бы не ты.
— Не такая уж это забота — намазать мазью, — сказала я. — Мог бы и сам это сделать, если бы хоть чуть-чуть о себе подумал.
— Когда это делаешь ты, куда как приятнее, — сказал он. — И раз тебе нравится, можешь еще натереть мне спину.
Джонни и Гид и тут были разные. Когда Джонни забирался в постель, неважно зачем, он старался остаться там подольше. А Гид не такой. Чтобы он хоть десяток минут полежал, его нужно связать. Пыталась я с ним бороться целых двадцать лет — но безуспешно, и потеряла всякую надежду. Когда мы были помоложе, иногда удавалось заставить его расслабиться, но чем старше мы становились, тем неудачнее оказывались все мои попытки. В нем столько энергии, что ему не под силу затормозиться хоть на минутку. А может, ему делалось стыдно, когда он оказывался здесь, у меня, днем. Ночью с ним было полегче, но он редко бывал у меня по ночам.
