На подступах к Коппенбрюгге Мирелла оказалась еще засветло. Она утомилась и изголодалась. Сюда ее вел порыв, нужда увидеть город, в котором она родилась. Теперь же, пред незнакомыми стенами, она заколебалась. Что она сделает? Придет к отцу, господину сего града? Мысль показалась ей до того безумной и дерзкой, что она отринула ее тут же. Однако она чувствовала, что, если остановится и станет раздумывать, сомнения скрутят ее волю и она не сделает больше ни шага. А потому подошла к окружавшей город крепостной стене.
У ворот стояли двое стражников. Завидев Миреллу, они скрестили алебарды.
– Никому нет входа, – сказал один.
– В соседнем городе чума, – добавил другой.
У них был приказ не впускать чужаков. Мирелла отступила.
Она ушла от городских ворот, но осталась бродить поблизости. Нельзя же, зайдя так далеко, воротиться ни с чем. Она села на обочину, уперев взор в крепостные стены, будто они заговорят с ней. Так просидела она долго, давая телу отдохнуть, а мозгу – свыкнуться с тем, что открыла ей Лотхен. Издали она видела, как стражники расступились, отворяя ворота. Из них показалась роскошная карета с гербом Коппенбрюгге. Еще богаче, чем у гамельнского бургомистра, как показалось Мирелле. Она поднялась на ноги.
Как и в Гамельне, улицы были здесь слишком узки, чтобы проехать целой упряжкой. Кучер вел коней за узду. Следом шли слуги с бессчетной поклажей. Теперь, за городской стеной, места было довольно, чтобы снарядить упряжку. Все принялись за дело. Карету готовили к долгой дороге.
Мирелла наблюдала, на расстоянии.
Дверца кареты открылась. Из нее вышел мужчина. Она узнала сеньора. Отца.
Он обернулся и протянул руку. На нее оперлась, спускаясь с подножки, женщина, а следом спустились и два мальчугана. Мирелла жадно глядела на них. Волосы у сыновей правителя были светлые, в отца. Оба миловидны, с нежными розовыми личиками. Мать ласкала их беспрерывно. Рука ее касалась то плеча одного, то головы другого. Она улыбалась им. Под покрывавшей ее волосы материей виднелись темные локоны. Малыши вились вокруг ее юбки, ласкаясь, щебеча, выпрашивая сладости, коими мать одаривала их в обмен на поцелуи.
Вскоре всё было устроено и уложено, и они поднялись в карету. Кучер хлестнул лошадей. Верно, семейство рассчитывало укрыться в каком-нибудь загородном имении, подальше от черной чумы.
Мирелла смотрела, как исчезает карета. Ей и в голову не пришло подойти и заговорить со столь восхитительными созданиями. Они, благородные, были до того чисты и нежны, что казались ей совершенно далекими. Никогда ее не гладили по голове. Она будто узрела иной мир поверх стены, которую не перелезть.
