Водоноска оглянула три дороги, уходящие от городских врат в безвестность. Какую выбрать? Вполне может статься, что одна из них ведет прямо к краю Земли, и тогда по ней нельзя идти ни в коем случае. Да и как знать: может, чума свирепствует и в окрестных городах? Наружный мир виделся ей еще опаснее Гамельна. В своем городе она хоть знала, откуда ждать угрозы, и потому могла ее избегать. Покинуть город – для нее непомерное и слишком опасное начинание.
Мирелла наполнила ведра и взвалила их на плечи. И, поприветствовав стражу, вернулась в Гамельн.
Она держала руки на ремне, готовая, ежели нужно будет, разом освободиться от громоздкой ноши и бежать. До площади оставалось пройти восемь улиц.
Она почти бежала широким, твердым шагом, дыша размеренно и не проливая на землю ни капли воды. Площадь близилась. Всего семь улиц осталось. Всего шесть. Всего пять. Всего…
Черный незнакомец был здесь, перед ней, будто вдруг вырос из-под земли.
Мирелла замерла. Он был выше ее на голову. Медленно склонился он к ней. Лицо его терялось в глубине плотного капюшона. На Миреллу надвигался сам сумрак.
Она раскрыла рот, хотела кричать. Но горло сдавило так, что не проскользнуть ни звуку. Ее сковала исходившая от незнакомца мистическая сила. В нем чудилась нечеловеческая мощь. Он пожрет ее. Ей не спастись.
Вдруг что-то восстало в ней, в миг, когда незнакомец пригнулся уже к самому ее уху. Она ощутила, как кровь накатывает волнами в ее жилах, и оборвать это биение она позволить не могла. Грудь ее раздулась гневом, горло вспыхнуло огнем, и она закричала.
Избавительный крик, вобрав в себя всю ее волю, вырвался из ее рта и обрушился на человека в черном. И отбросил незнакомца.
Что же незнакомец? Отстранился? Отступил на шаг? Нет! Миреллин крик откинул его, точно шквал. Словно порыв ветра сорвал его с места, пронес несколько метров и швырнул навзничь.
Юница до того была поражена случившимся, что бросилась наутек, без оглядки, не подумав даже скинуть ведра с плеч. Скорее ветра пронеслась она через Гамельн. А достигнув площади, рухнула наземь: ноги подкосились, дыхание сбилось, она вся взмокла и тряслась крупной дрожью. Ей хотелось забиться в какой-нибудь угол и никогда не вылезать оттуда.
Так она и лежала, свернувшись, ошалев от страха, не в силах двинуться, когда уши ее наполнил пронзительный и настойчивый звон. Сей требовательный призыв разбередил глубоко сокрытую в ней злобу, и нервы ее натянулись тетивой. Она вскочила на ноги.
