– Я должен туда поплыть, – промолвил он спокойно, ласково, словно обращаясь к ребенку. – Я должен найти своего друга, который заблудился там давным-давно. Я знаю, что он на острове. Торренберг не причинит мне вреда, поскольку делаю я это не для себя.
Плетельщица поглядела на него. Он был уже немолод. Короткая седая борода, взъерошенные волосы, сеть морщин и мелких пятнышек на загоревшем лице, на котором светились глаза: холодные и голубые. Она присмотрелась к этим глазам. И не увидела того, что бывает обычно. Не было в них голода и пустоты. Отчаяния, страха, огня и крови. Была же в них лишь некая острота, и внимательность, и напряженное ожидание. Его взгляд пронзал насквозь ее маленькую и неважную трагедию, и именно такой ее делал: маленькой и неважной рядом с извечной бездной времени и бесконечной зеленью моря. И кажется, именно эти глаза убедили ее. Это не был взгляд человека, который желает достичь полного забытья.
Она помогла ему столкнуть лодку на воду. Смотрела, как он отплывает. День обещал быть ясным, веял легкий соленый бриз, по небу с криками кружили чайки.
Она обещала заняться его конем, поэтому отвела в сарай и привязала подле своих коз. Наполнила корыто водой, бросила свежего сена, повесила на морду коня мешок с овсом. А потом до самого заката чувствовала беспокойство. Вздрагивала, когда ветер стучал ставнями. Варила еду, заметала в хате, латала сети, присматривала за детскими играми, побегушками, перешучиваниями и простыми занятиями – и постоянно поглядывала на море. В ту сторону. В сторону Торренберга. Укладывала в голове растрепанные мысли. Пыталась смириться с тем, что он не вернется, пыталась простить себе свое преступление. То, что она не сумела его остановить. Что дала лодку.
Слышала пофыркиванье коня, доносившееся из сарая. Сумеет ли она его оставить, если он не вернется? Можно ли его продать и как много серебряных монет обожгут тогда ее руку?
* * *
Он вернулся в темноте, когда у нее уже угасла надежда. Выпрыгнул из лодки и с трудом вытянул ее на песок. А потом вытащил из нее иссохшее, изможденное тело, в котором едва билась жизнь.
* * *
– Не знаю, как он сумел это сделать. – Блеклые глаза плетельщицы сверкали. – Спас его. Этот человек спал много лет, но все еще оставался жив. Выглядел как статуя старика, как обтянутый пожелтевшей морщинистой кожей скелет. Спина его была согнута в дугу, худые конечности скрещены впереди, как у засушенного зверя. Питался ли он там кореньями, сушеными ягодами и сырой рыбой – или же не ел ничего и питался только снами? Как знать. Я влила ему в рот несколько ложек козьего молока, но он сразу же все выплюнул.
