Томиться — Томилино. Томилинская осень. Звучит почти как Болдинская, а может, еще лучше.
Вечерами, в отсутствие Андрея, Наташа работала. Она записалась на спецсеминар к Владимиру Константиновичу и делала курсовую под его руководством.
Это было ее первое самостоятельное научное исследование. И, оставаясь один на один с листом бумаги, она чувствовала себя настоящим философом, размышляющим о смысле жизни.
Работа должна была освещать взгляды какого-нибудь зарубежного мыслителя на выбор студента. Наташин же выбор удивил профессора Мартынова. Девчонка-второкурсница решила писать о теософии Елены Петровны Блаватской, своей соотечественницы — правда, работавшей за границей. Это не вписывалось в учебную программу. Труды Блаватской в Советском Союзе еще не печатались, и само имя этой необыкновенной женщины было мало кому известно. А если оно и упоминалось, то обязательно с каким-нибудь уничижительным эпитетом: антинаучный мистицизм, пережитки прошлого, идеалистические предрассудки и так далее.
— Откуда ты знаешь о Блаватской? — изумленно спросил профессор, когда Наташа назвала свою тему.
— От Вианы, — сказала она. — Я брала у нее почитать «Тайную доктрину». Изданную в Женеве, но по-русски.
Может, это и смешно, но одно лишь произнесенное Наташей имя Вианы заставило профессора одобрить тему. Хотя его коллеги, если кто из них и читал труды Блаватской, серьезным философом считать ее не могли. Не такая это крупная фигура, как, скажем, Кант, Гегель или материалист Фейербах. А кое-кто и вовсе считал ее шарлатанкой или даже кликушей.
Однако общественное мнение никогда не было определяющим для профессора Мартынова. Он привык полагаться на собственную голову. В данном же случае — и на собственное сердце, которое громко стукнуло от короткого слова: «Виана».
Для порядка Владимир Константинович все же спросил:
— А что ты знаешь о Елене Петровне Блаватской? Чем она тебя заинтересовала?
Против ожидания Наташа начала совсем не с того, с чего принято начинать рассказ о философе.
— Она была очень некрасивой, мужеподобной женщиной. И ей была противна физическая близость.
Профессор закашлялся даже:
— Ну, а мировоззрение? Философские взгляды? Жизненная позиция?
— Отсюда и взгляды. Отсюда и позиция. Она была вся устремлена к духовности.
— Но любой философ — настоящий, конечно, — устремлен к духовности.
— Остальные — только умом. А она — всей душой. И телом тоже.
Профессор усмехнулся, позволив себе вольность по отношению к ученице:
