«Как раз про завтра я и думаю… — мелькнуло в мозгу у Андрея. — Ой, что будет завтра…»
Он едва шевельнул враз пересохшими губами. Что он, не понимает? Или не хочет понимать? А не хочет, значит, не придется рассчитывать на его помощь?
Евгений Иванович поморщился.
— Ну, не тяни, Андрей. В чем проблема? Я уже давно жду, когда же ты сообщишь мне, ради чего я посетил сей чудный лесочек?
— Институт… — тяжело вздохнул Андрей.
— Ах, это… — протянул Евгений Иванович. — Наслышан…
— Значит, вы знаете, что меня могут отчислить? — изумленно уставился на него Андрей.
— Значит, знаю… — едва улыбнулся он.
Вот садист! Тянет и мучает… Хочет, чтоб Андрей просил униженно… Но ничего другого ему и не оставалось. Это последняя и единственная надежда.
— Помогите мне остаться в институте, — умоляюще сказал он. — Я не переживу, если…
— Полноте, не такое люди переживают… — саркастически усмехнулся Евгений Иванович и сразу вновь стал серьезным. — Конечно, я помогу, — произнес он. — Разве я могу допустить, чтобы такой способный, подающий надежды парень остался без образования из-за глупости, из-за какой-то юбки…
— Я вам так обязан… — бормотал Андрей благодарно. — Я и так ваш должник…
— Не о тех долгах думаешь, — строго сказал Евгений Иванович. — Что ты мне действительно должен — так стать не меньше как ленинским стипендиатом, а не филонить и гулять. Усек?
Неожиданно проскочившее в его речи жаргонное словечко резануло уши Андрея, но он, потупившись, торопливо кивнул.
Евгений Иванович вдруг засиял, как медный пятак.
— Ну что, Наташенька? Слышал, вы с богатой добычей… Покажите-ка…
Андрей даже не заметил, как подошла Наташка.
А она, услышав последние фразы, насторожилась, недоуменно глядя на их преувеличенно радостные улыбки.
Неужели Андрея могут выгнать из института? Почему же он молчал, ни слова не сказал ей?
И, как всегда, нашла тут же умиротворяющее объяснение — щадил, не хотел волновать… Запутался, замотался… Бедный.
Осень. Звенящий шорох сухих листьев под ногами и над головой. Роняет лес багряный свой убор… «Унылая пора! очей очарованье…»
Поэзия во всем. И в холодных порывах ветра, и в особенном, осеннем, прелом запахе, исходящем от земли. И в яблоках, которые так и остались висеть на ветках. Утром сорвешь такое яблочко — а оно как камень, промерзло насквозь. Кладешь его в кастрюльку и — сразу, не размораживая, — в погасшую, но еще не остывшую печку. Томиться.
Слово-то какое — старинное, удивительное: томиться. Томление. Не тоска, не уныние, а что-то медленное, тягучее, неопределенное. Как ожидание.
