. И все- таки идея, что каждое утро — последнее, может отравить любое удовольствие. Радость, любовь и дружба ценны лишь тем, что с самого начала открывают дорогу к общему будущему. «Философствовать — это значит учиться умирать», — говорил Монтень вслед за Платоном. То, что нам придется исчезнуть, уже само по себе довольно грустно. Если же в придачу мы еще должны с утра до вечера мучиться мыслями об этом скорбном событии, то ни к чему вообще рождаться на свет. Значит, следовало бы всю жизнь упражняться в искусстве умирать, чтобы не быть захваченными врасплох, когда явится Безносая, или, глядя на череп, размышлять о тщете бытия, как это делали великие христианские мыслители. Не правда ли, лучшее средство испортить себе жизнь — это ежедневно представлять себе нависший над головой топор палача, ежедневно предаваться мыслям о
memento mori [5]?
Диоген утверждал, что только настоящее и составляет наше счастье — в частности, потому, что у него есть завтра и оно не зажато в невыносимых тисках между «сейчас» и «потом». С философской точки зрения позиция соблазнительная, с экзистенциальной — непригодная. Стало быть, нужно переиначить эту идею: философствовать — значит учиться жить, и в особенности учиться жить заново ввиду нашей конечности. Всякий день, как мы уже видели, — это метафора жизни с ее лучезарным рассветом, торжеством полудня и тихим покоем на закате, точно так же как жизнь повторяет собой структуру годового цикла, когда за весной приходит сияющее солнцем лето, за ним осень и потом зима. И тем не менее, ложась спать, назавтра мы просыпаемся; и тем не менее, провожая старый год, мы празднуем наступление нового.
А что насчет собственной жизни тех, кто ратовал за подобный аскетизм, — римских стоиков? Напомним, что Сенека умер в 61 год: он покончил жизнь самоубийством по принуждению Нерона, подозреваемый в сговоре с врагами императора; Марк Аврелий в 58 лет был отравлен в Вене по приказу своего сына Коммода ; Эпиктет же, как пишут его биографы, дожил до 75 или 80 лет. То есть они имели возможность в свое удовольствие строить планы на будущее, а Марк Аврелий — определять судьбу Римской империи. Скажем еще раз: одно из условий удовольствия — это возможность его бесконечной возобновляемости. Каждое мгновение счастья требует повторения, продления, своего «еще и еще». Это обещание времени, а во всяком обещании кроется чрезмерность: оно превосходит фактические возможности и рисует немыслимые картины будущего. До тех пор, пока мы питаем иллюзии, надежда в нас берет верх над опытом.
