Еще только минуту, господин палач
Смерть не является злом, писал блаженный Августин, когда ей предшествовала добрая жизнь; она ведет к вратам Рая, другими словами — к освобождению от всякого зла [8]. Однако этот аргумент не убедителен для неверующего и не может смягчить конечный удар. Разве не происходит все наоборот? Когда жизнь становится — как она стала для нас — высшей ценностью, подчинившей себе все прочие, смерть и вызванные ею страдания кажутся нестерпимыми. Так ли уж верно, что умирать легче, когда мы довольно пожили и «пресытились нашими днями»? Кто решает, что мы довольно пожили и этого хватит? Еще одна духоподъемная мораль: чтобы победить смерть, нужно отстраниться от нее, сохранять дистанцию «Я — Другой» (Эммануэль Левинас). Красивая фраза, но не особенно действенная в том случае, когда «другой», который умирает, — тот, кого мы любим. Или вот: «Не все ли равно, что мы умрем, ведь мы жили по-настоящему и избежали „смерти при жизни“ — пустого жалкого существования» [9]. Конечно, ужасно вести жалкое существование и упустить что-то важное, но и ощущение полноты прожитой жизни не делает наступление последнего часа менее жестоким. К смерти испытывает отвращение любой человек — даже тот, кому не выпала участь летать высоко. Некоторые считают, что смерть не относится к событиям нашей жизни. Эпикур, например, говорит, что «смерть не имеет к нам никакого отношения; когда мы есть, смерти еще нет, а когда смерть наступает, нас уже нет» [10]. Боссюэ возражает ему в своей возвышенной проповеди, что смерть повсюду — в воздухе, которым мы дышим, в пище, которую мы поглощаем, в «самих лекарствах, которые мы принимаем, пытаясь от нее защититься», — потому что она находится в самом источнике жизни [11].
Факт тот, что, хотим мы того или нет, смерть наступает, и никакая религия или философия, как бы ни были они щедры на увещевания, не могут скрыть ее ужаса. Однажды мы сойдем со сцены, и банкет продолжится без нас. «На пороге Великой Ночи, такой беспросветно- черной, мудрец — всего лишь несчастный сирота» (Владимир Янкелевич). Все софизмы, все высокие размышления могут быть сметены одним взмахом руки, когда пробивает последний час, и тот, кому суждено покинуть этот мир, умоляет отложить неизбежное. В эти мгновения, когда каждая минута стоит целого века, каждую секунду готов упасть нож гильотины. Еще только минуту, сжальтесь, господин палач! Кто из нас не становится тогда, против своей воли,
