Она показала на маленькое, затянутое сеткой оконце.
— Сюда! Где несть, как говорится, ни печали, ни воздыхания, а только вечная память…
Ираклий Петрович замахал руками.
— Замолчи! Прошу тебя! Всё исправится, обязательно исправится! Очень скоро…
И выбежал из душевой, пнув ненароком по дороге некстати попавшийся под ноги тазик.
— Который месяц уж исправляется! — крикнула ему вслед Зинаида Павловна. — Конца и края не видно…
И тут сквозь шум воды услышала она мелодичный звон бронзового колокольчика, что висел у входа в их семейную лавку, что занимала половину (самую подходящую для торгового дела, на оживлённую улицу выходящую половину) их дома.
— Ираклий, приди в себя! — потребовала Зинаида Павловна. — Зайди в лавку! Срочно туда зайди и спроси человека, что ему нужно. Я не могу бросить детей! И набрось рубашку, не смей принимать покупателя в майке.
Собственно говоря, это был не покупатель.
Это был дилер. Мирон Савельевич Бурцин.
В промежутках между мелким попрошайничеством и работой грузчика в аэропорту Мирон ещё и приторговывал местными снадобьями и лечебными травками, распространяя их среди падких на экзотику туристов, заскочивших по случаю в Нараку и готовых на ходу купить целебные корешки и листья, которые Мирон с сочинёнными им лично молитвами и заклинаниями продавал им за скромную, но при том в долларах рассчитанную плату.
С Зинаидой Павловной Годецкой и супругом её, Ираклием Клементовичем, рассчитывался Мирон по факту продажи.
Репутация Мирона среди мелких торговцев и местных попрошаек была тверда и безупречна. Даже торговцы дурманящей смолкой давали ему иногда товар на реализацию без предоплаты. Правда на сумму не более, чем в пятьсот долларов.
Видимо, полагали, что пятьсот долларов Мирон отработает по любому.
То есть, по всякому.
Мирон, впрочем, и без того работал по всякому. Брался за всё и с одинаковой охотой.
Сейчас он пришёл к Годецким за новой партией товара.
— Сорок пять долларов за прошлую партию, — сказал Мирон и высыпал кучу смятых бумажек на прилавок. — Две банки с ведической малью толкнул в аэропорту. Как говорится, не отходя от тележки.
Мирон был взволнован и дышал часто, сбивчиво.
— Две туристки, прямиком из Москвы на чартере. Я местным прикинулся, благо загорел до смуглости. Балакал на ломаном английском, насилу уломал… Но купили!
Взглянул победно на Ираклия.
— Сорок пять? — переспросил Ираклий Клементович.
— Пятнадцать — мои, — поспешно заявил Мирон. — Их я себе и оставил. Сразу отложил, чтобы не считать потом. Чего их считать, если они уже мои? Остальные ваши. Сорок пять. Как договаривались…
