— Ага. Свистун всем рассказал, что делал. Санкцию от начальства на это получил. Мы оба понимаем: именно тут безопасно. Кто бы ни был замешан в том деле — каждый будет молчать.
Пасечник покряхтел, поднялся, опершись обеими руками на стол.
— Вишь, как замечательно. Все причастные и посвященные будут молчать. Милена — первая. Забудь о ней, вопрос решен. Других свидетелей твоей вчерашней, хм, встречи нет. Единственная проблема — дело чести.
— Ты о чем?
— Убийство полицейского. Мы с тобой, Лилик, тоже костьми легли бы, разыскивая. Только сам знаешь, лучшие злодеи выходят из бывших ментов.
— Это ты о себе?
Пасечник промолчал. Кобзарь тоже поднялся.
— На всякий случай — чистая самооборона.
— Ты передо мной сейчас оправдываешься? Так не надо.
— Убийств нынче и без нас хватает. Послушай утренние новости, чуть ли не каждый день кого-то убивают на Донбассе.
Пасечник на мгновение напрягся.
— Что значит — без нас… Мы никого не убивали, Лилик. О себе говори.
Кобзарь помолчал — ушел первым.
Руки коротко пожали возле выхода.
Два года назад, той зимой, оперативников массово отправляли на Майдан.
Сыщики под видом гражданских должны были слоняться среди повстанцев. Высматривали, прислушиваясь, фиксируя разговоры и заводя контакты. В те дни от милиции прятали десятки, если не сотни активистов, преимущественно раненных в уличных боях. Больницы и врачи сдавали не всех, и заданием оперов было выявлять беглецов. Пойманных паковали, развозили по управам, там клепали дела, оперативно судили и закрывали как минимум на два месяца.
Кобзарь был не в восторге от подобных методов, но и не удивлялся им. Он давно привык к деградации, работал по инерции, потому что не видел себя нигде, кроме «убойного» отдела. Лишь пытался по возможности держаться подальше от откровенного и неприкрытого произвола. Чего не скажешь про Дмитрия Свистуна. Среди всех сотрудников отдела ему такое нравилось больше всего. Артему Головко — совсем нет. Поэтому он терпел до последнего, а как только загорелось на Грушевского — терпение лопнуло, написал заявление и ушел.
Сам Олег вскоре через знакомых состряпал себе больничный, чтобы отсидеться.
Понимал, насколько это малодушно, но поделать с собой ничего не мог. Вечно сидеть на фиктивном больничном дома невозможно. Так что Кобзарь вернулся на службу и дальше выполнял приказы прессовать причастных к восстанию. Делал это, сцепив зубы и стремясь разобраться в себе, понять собственное отношение к событиям вокруг.
