— Ну, уж это слишком... Говорить так об авторе «Слепого музыканта», о писателе, которого вы называли прогрессивным в самый разгул столыпинской реакции?!
— Эх, как бы я хотел позволить себе быть таким же добрым, как вы, Глеб Максимилианович!..
— Что ж... Каждому — свое.
— Да, каждому — свое. Я говорю сейчас не о «Слепом музыканте», а о другой книге. Ее написал жалкий мещанин, плененный буржуазными предрассудками! Для таких господ десять миллионов убитых на империалистической войне — дело, заслуживающее поддержки... а гибель сотен тысяч в справедливой гражданской войне... вызывает ахи, охи, вздохи, истерики.
Глеб Максимилианович задумался, невольно сопоставляя все это с тем, что недавно говорил бывший прогрессист Мартов о «созидательном интеллекте» и «соли земли», будто бы изничтожаемой большевиками. Можно ли прощать людей, отступающих от светлых надежд молодости, предающих эти надежды? Можно ли осуждать непримиримость Ленина?..
Повернувшись к нему, Кржижановский сказал:
— Но Короленко еще не вся правда о нашей интеллигенции.
— Бесспорно! У русской интеллигенции есть Климент Аркадьевич Тимирязев, только что избранный в Московский Совет рабочими вагонных мастерских Курской дороги. Есть много Тимирязевых. И это не перечеркнуть никому.
— Но ведь как Тимирязев — плоть от плоти, так и Короленко немыслим вне народа.
— Ну, уж извините, Глеб Максимилианович! Неправильно смешивать «интеллектуальные силы» народа с «силами» буржуазных интеллигентов, лакеев капитала, мнящих себя мозгом нации. На деле это не мозг, а... Знаете что?
— Догадываюсь.
— Вот именно! «Интеллектуальным силам», желающим нести науку народу, мы платим жалованье — выше среднего. Это факт.
— Не хлебом единым, Владимир Ильич!
— Мы их бережем. Это факт. Десятки тысяч офицеров, больше тысячи бывших при царе генералами и помещиками служат на важнейших постах в Красной Армии. И она побеждает вопреки сотням изменников. Это факт.
Бережно придержав легкую вращающуюся этажерку с книгами, Ильич прошел к своему креслу, сел и продолжал:
— Если в этом свете говорить о вашей Комиссии, о вашей задаче, то уже не «в порядке первого приближения»... Нет, вполне определенно — вы находитесь на линии высочайшего напряжения: «Революция — интеллигенция».
Ленин улыбался, шутил, задорно пристукивал по столу небольшими, но крепкими ладонями.
— Признаться, Владимир Ильич, я сегодня весьма и весьма огорчен этим обстоятельством. Не знаешь, как вести себя, чтоб не оказаться пораженным сим током «высочайшего напряжения» или по крайней мере не помешать его течению.
