Но он все равно мне нравился. Он меня смешил.
Но вернемся к Флоре.
— Полагаю, — сказала я, — Флора будет мне благодарна. Он помолчал, словно взвешивая, насколько это вероятно.
— Это вряд ли, — услышала я.
Как видите, когда речь заходит о женах и любовницах, нам делается до не смеха. Но хотя бы сама мысль о жене вызывала у него уважение.
Где я с ним познакомилась? Наверное, у меня училась какая-то из его дочерей. Или все. У него их было несколько. Он называл их «хорошими девочками». Думаю, про меня он думал так же. Потом у него начинали топорщиться голубиные перья, и он уже думал про меня как про очень плохую.
Он владел сельскохозяйственными угодьями, причем обширными. И считал, что имеет право посягнуть на любую женщину, которая на них ступит. Пройдешься по его земле — станешь в силу какого-то ветхого правила его собственностью. Из этого произрастала привязанность. Он любил свою собственность. Однажды он сказал мне, что жаждет любую женщину, попадающуюся ему на глаза. Мне это льстит, сказала я. Он покраснел, как флаг Британской Империи. Он имел в виду другое.
— Любой, которую я вижу, я жажду обладать, — поправился он.
— Это другое дело, — сказала я.
— Ты смеешься надо мной, — буркнул он.
— Да, но невесело. Ты несмешной.
Это его обидело.
— Я всегда считал себя очень смешным.
— Нет, когда доходит до содержимого твоих штанов. Или до того, что ты не можешь там удержать.
Это его ободрило. Бодрость в его понимании значила готовность к спариванию.
Ему нравилось воображать себя отцом нации. Если бы у него была возможность провести закон, запрещающий всем остальным мужчинам заводить детей, он бы не преминул это сделать. И не сказать чтобы он особенно любил свое потомство. Он совершал обходы, как сельский доктор, осматривал свой последний приплод, справлялся о поле и об имени, пару раз подбрасывал младенца в воздух, оставлял чек, на который можно было приобрести целую деревню, — и исчезал из виду. Тори Рори. Лорд Поршень Пит. Герцог Смегма Магма — так я его прозвала. Не подступай ко мне со своим поршнем, предупреждала я его. Нечего меня бурить, я не нефтяная скважина. Он возражал, что по-другому не умеет. Он впивался в женщину и принимался ее буравить. Ему было невдомек, что существуют другие способы. То, что ты начал, еще не значит, что обязательно надо кончить, увещевала я его. Можешь сделать перерыв, выкурить сигарету, даже почитать газетки. Я не возражаю, мы не смотрим на часы (смотрели, конечно, — на часы Флоры). И нечего меня укрощать. Я — добровольная участница. Может быть, когда-нибудь я сама стану преследовать тебя в чаще.
