Курсируя по складу, заглядывая в каждый закуток, в каждый контейнер, он обнаружил подвал. Там было пусто, поэтому он попросил у дяди разрешения устроить там кабинет и мастерскую. Раффи обрадовался, что парень высказал хоть какое-то пожелание. Не меньше ему понравилось желание Шими иметь мастерскую, чтобы делать там френологические бюсты, вроде того, который в свое время подарил ему сам дядя Раффи, экспериментировать с материалами и лаками, возможно, даже развернуть бизнес по их продаже. Раффи знал, что его брат не любил сына, и хотел как-то смягчить ситуацию. Он знал, что департамент пожарной охраны будет возражать против печи для обжига в подвале, но за складом находился маленький заброшенный сад, где Шими вполне мог бы «выпекать» свои головы. В дальнейшем — кто знает, он ничего не обещал, но и не исключал — можно было бы попробовать сбывать их оптом клиентам, готовым к эксперименту. В некоторых магазинах были отделы часов, там этот товар пришелся бы кстати. Другой вариант — торговать головами как диковинами. Предметами искусства. Своеобразными изделиями, усладой для взора. Темой для бесед.
Эфраим побывал у брата в подвале один-единственный раз.
— Ты тут прямо как Нибелунг, — сказал он.
— Я хочу быть Нибелунгом.
Эфраим пожал плечами.
— Ты всегда был семейным чудаком.
— Ты о какой семье?
— Вот видишь! Что ж, надеюсь, ты обретешь здесь, внизу, счастье, раз это то, чего тебе хочется.
— А ты? — спросил Шими. — Что намерен обрести ты?
— Ничего. Я собираюсь путешествовать.
— Где?
— Там, где простор и солнце. Там, где ничто не помешает моему росту.
Шими запомнит эти слова.
Лично для себя он не хотел ни простора, ни солнца. Он не ждал от своего подполья ни счастья, ни удовлетворения. Его единственной целью было исчезнуть. Кануть в одиночество и во тьму.
Он был вполне доволен происходящим — настолько, насколько позволяла его вечно недовольная натура. Он выполнял работу, за которую ему платили, читал книги по гаданию на картах и по френологии, обжигал глиняные бюсты, вникал в спор поборников свободы воли и предначертания и получал странное удовлетворение от своей одинокой жизни. На вопрос, чем он занимается, он отвечал, что завозит со всего мира игры. Как интересно! Столько путешествий! Он кивал. Из Стэнмора в Харингей, на Севен-Систерс-роуд и обратно. Он овладел искусством сарказма и, мужая, приобрел внешний облик, скрывавший того человека, которым, как он опасался, был на самом деле. Чем-то средним между Владимиром Горовицем и Иваном Грозным.
