— Нет, мисс Берил.
— Вот и договорились. Теперь поцелуйтесь, и дело с концом.
— Это несправедливое правосудие, — возмущается Настя.
— Всякое правосудие справедливо. Усвойте этот важный урок. У меня воровали драгоценности, часы, мужей. Если бы у меня сумели найти сердце, украли бы и его. Если у вас есть что-то ценное, люди непременно это украдут. Таков закон джунглей. И ты еще смеешь нарушать покой моей квартиры из-за каких-то никчемных семечек!
— Они полезны для здоровья, мэм.
— Как это? Каким образом?
— Их добавляют в салат для лечения артрита.
— У тебя артрит?
— Нет, мэм.
— Тогда как ты можешь знать, что они его лечат?
— Они не дают ему развиться.
— Это называется «профилактика». Всегда полезно использовать правильное слово, но для этого надо его помнить.
— Еще они — профилактика склероза.
— Почему в таком случае ни одна из вас не сообразила посоветовать их мне?
— Потому что она слишком ленивая, — объясняет Настя.
— А ты? Как ты оправдаешься?
— Я не отвечаю за диету.
— У нас другие правила. Либо мой персонал добросовестно выполняет любую работу, либо увольнение.
— Значит, я теперь главная по диете?
— Кто-нибудь что-нибудь говорил про главных? Предостерегала я своих сыночков: не сметь нанимать помощниц из стран восточнее Парижа! К востоку водятся сплошные комиссары. Попробуй вспомнить, что мы здесь живем при демократии.
— Раз я главная за диету, то за что отвечает она?
— Моя ответственность — чтобы все здесь сверкало, — заявляет Эйфория. — Чистить ковер, поправлять подушки — ты мнишь себя выше всего этого, потому что ты из Кишвика.
— Я не горничная. И я не из Кишвика, а из Кишинева.
Принцесса поднимает руку.
— Довольно. Хватит. Здесь нет никаких главных, кроме меня. Беритесь за работу. Чтобы больше ни звука! Мне надо писать дневник. Я еще не добралась даже до 1947 года.
Они бредут прочь, но она снова их окликает.
— Если кому-то из вас интересно, куда подевалась клюква, то это я ее съела. Клюквенный сандвич — гадость. Никогда больше ее мне не покупайте.
Прежде чем исчезнуть, Маноло Кармелли позаботился о сыновьях. Коттедж, по крайней мере его полуподвальный этаж, где их мать протрусила всю войну, остался в их распоряжении: хоть живите, хоть сдавайте в аренду, хоть продайте. В любом случае деньги — если бы они возникли — доставались бы им, пока им не исполнится восемнадцать лет. После этого им предстояло самим о себе заботиться. Если бы у них возникло желание содержать дом, то помогать им в этом соглашалась их любимая тетушка Иона, младшая сестра матери.
