И действительно, за огромными окнами аэропорта Шереметьево шёл мокрый снег с дождём, вокруг сновали туда-сюда спешащие люди с чемоданчиками, сумками, целлофановыми пакетами из Duty Free. Было много пассажиров с детьми, они громко окликали друг друга. И весь этот гомон человеческих голосов и шумного мельтешения перекрывал дикторский голос, объявлявший об улетающих рейсах и улетучившихся надеждах…
В Москву Тристан прибыл почти сразу после Давоса из-за Ники. Их встреча в гостинице так и не состоялась. Прождав девушку почти час, он поднялся на Шацальп, но ни Ники, ни Францева там уже не было. В отеле «Бельведер», где остановилась делегация МотоВаза, ему сообщили, что большая часть русских уже уехали. В холле ему попались два охранника из свиты Вересовского, но они ничего не знали.
Мысль о том, что Нику он больше не увидит, была невыносима. Он вышел из отеля и побрёл по расчищенной от снега дороге, вспоминая их вчерашний вечер, их танцы, смех, её запах, нежные губы, тепло её тела под зимней накидкой… Он проклинал себя за то, что приехал на гору так поздно. Всю ночь Тристан не находил себе места, а утром твёрдо решил: он поедет в Москву брать интервью у Вересовского — об этом уже была договорённость. И достанет Нику хоть из-под земли.
Интервью с российским олигархом ему было действительно нужно, но оно стало лишь предлогом для поездки. Он очень надеялся встретить девушку в офисе МотоВАЗа, но его надеждам не суждено было осуществиться. Он даже спросил о красивой блондинке у помощника Вересовского, когда тот провожал его после интервью. Но ответом было то, что после Давоса Нику не видел. Настаивать, просить её телефон было бы неуместно.
Ещё два дня Тристан регулярно дежурил в лимузине, предоставленном отелем «Националь», на улице напротив особняка олигарха. И всё в надежде увидеть Нику. Каждый раз водитель гостиничного лимузина с готовностью спрашивал: «На Новокузнецкую едем?» В последний день Тристан прождал до вечера, но напрасно.
Он проклинал свою импульсивность, но вместе с тем ощущал, что не может сладить со своими чувствами. Как человек рациональный, он пытался найти объяснение охватившим его переживаниям. Он знал любовь — и свою, и к себе. Но его соотечественницы, готовые в него вцепиться руками и ногами, были ему понятны. С двумя-тремя девушками у него были довольно длительные романы. Но они не несли в себе тайны: всё в них было предсказуемо и ожидаемо. В Нике же присутствовала совсем иная притягательность. От её облика исходила чувственная отвага, которая немного пугала и одновременно притягивала. «Никак таинственная русская душа?» — с иронией подумал Тристан. Он вспомнил, что так его дед поддразнивал свою жену, русскую дворянку, оказавшуюся во Франции в эмиграции после кровавой революции. Иногда Тристану казалось, что глаза Ники были чем-то похожи на глаза его любимой бабушки.
