— Садитесь, садитесь… В любом случае всем присутствующим гораздо приятнее будет смотреть на вас, чем на ещё один пиджак! — И, довольный собой, коротко хохотнул.
Пиджаков в зале было действительно много. И все они, включая только что севшего напротив Джорджа Сороса, с интересом разглядывали Нику. Сорос своим появлением вызвал небольшой ажиотаж вокруг себя: кто-то от дальних столов спешил его поприветствовать, другие настойчиво протягивали ему свои визитные карточки. Пожилому финансисту вся эта суета доставляла большое удовольствие. Его репутация — то ли масона, то ли филантропа, то ли афериста, а может быть, и всего сразу — идеально вписывалась в давосскую мифологию. Здесь он был в своей стихии.
Вересовский говорил по-английски с огромным количеством ошибок, хотя очень быстро и напористо. Но иногда как вкопанный останавливался посредине фразы и вопросительно смотрел на Нику. И она помогала ему найти нужное слово или оборот. Она была собранна и внимательна. Однако какой-то частью себя она всё время была там, во вчерашней ночи, в объятиях Тристана.
Такое она переживала впервые. Любое воспоминание о нём — его взгляд, осторожные касания и жар ладоней, настойчивые губы, тело, напрягшееся как единая мышца, — всё это было слишком живо. И Нике стоило больших усилий, чтобы укротить этот бушующий внутри неё водоворот мыслей и ощущений.
Ника смотрела на оживлённых, успешных, дорого одетых мужчин, карьеры которых могли служить основами для отдельных фильмов, книг и сценариев, и понимала, что они все ей безразличны, неинтересны, непривлекательны — даже как физические типажи. Хотя на неё с любопытством поглядывали несколько красавчиков, которые — это было видно — привыкли ломать женские сердца, как чайное печенье.
«Может, я и вправду странная, — подумала девушка. — Меня ведь никогда не волновали красавцы. Даже в юности, да и в детстве». Она помнила, что простой, весёлый и сильный мальчишка из деревни, где она проводила лето, нравился ей больше, чем московские пижоны, которым родители привозили из-за рубежа джинсы, жвачку и американские сигареты.
«Хотя, — сказала себе она, — Тристан красив. Нет, не как Ален Делон, но какой-то особенной мужской красотой…» От него исходила дурманящая её, неудержимо завлекавшая в его объятия чувственная мужская сила. Ей вдруг отчаянно, до потери дыхания, захотелось увидеть его.
Нике было немного неуютно от того, что Вересовский посадил её за свой основной стол, а её отца — за соседний. Она оглянулась, надеясь перехватить его взгляд, но отец с интересом смотрел на сидящую с ним рядом улыбающуюся высокую молодую женщину, которая что-то ему с горячностью рассказывала. Она ежеминутно трогала свои красивые, с рыжим отливом волосы, то закладывая пряди за уши, то поглаживая их ладонью по всей длине. Ника вспомнила где-то прочитанное: волосы — это деликатес женщины, и она умело использует его в момент соблазнения.
