Максимилиан Робеспьер – вождь якобинцев, с 1793 года фактически возглавлявший революционное правительство, – вот кто был настоящим сумасшедшим.
В те страшные дни каждый спасался, как мог.
Что же касается гражданина Сада, то его 13 апреля 1793 года назначили присяжным революционного трибунала, а в июле того же года его выдвинули на должность председателя суда. Работая во благо Великой французской революции, в том же апреле 1793 года он вдруг столкнулся со своим тестем, господином Кордье де Лонэ де Монтрей. Они не виделись уже очень много лет, и теперь этот почти 80-летний старик отчаянно пытался изображать лояльного республиканца. Но у него не очень хорошо получалось. Теперь бывший «вершитель судеб» старого режима и его семья являлись самой подходящей мишенью для доносов и как следствие – первыми кандидатами на гильотину. Роли героев нашей книги теперь принципиальным образом поменялись: старый судья пришел просить защиты у нового.
И надо сказать, Донасьен-Альфонс-Франсуа де Сад проявил милосердие, хотя для этого явно был выбран не самый подходящий момент. Несмотря на «неутомимую работу» Робеспьера и его приспешников все же имелся некий список семейств, попадавших под защиту нового режима, и к этому списку, по своему собственному усмотрению, наш герой отважно добавил членов семьи де Монтрей. Сделал он это 22 мая 1793 года, и, по всей видимости, именно это самовольное помилование и стало вскоре основной причиной его конфликта с властями.
Томас Дональд в своей книге о маркизе де Саде пишет об этом так:
«Маркиз сам оказался в тени гильотины. Несмотря на то, что когда-то высек Роз Келлер и являлся участником марсельского скандала, несмотря на торжество злодеев и убийц в его романах, сам он из моральных соображений был противником высшей меры наказания. Его точка зрения не лишена целесообразности, поскольку Сад утверждал, что всякое наказание бессмысленно и омерзительно, если не направлено на перевоспитание преступника. В те дни, когда кровь текла рекой, он проповедовал гуманизм и стоял за мир и порядок. Мрачные, полные драматизма сцены жестокости, двигавшие действие в его повествованиях, казалось, ушли на второй план. Для них не могло быть места в мыслях маркиза, пока не минует политический кризис. Его соратники-присяжные не могли не заметить, что в тех случаях, когда представлялась возможность, Сад прилагал максимум усилий, чтобы установить невиновность представших перед трибуналом людей. В своем стремлении спасти таких людей от обычного для подобных случаев смертного приговора он вел себя «непатриотично».
