— А мать что, не знает?
— Так нет матери. Я вот своей Вальке говорю — скажи спасибо, что у тебя, дуры, мамка есть. Есть кому на путь поставить.
— Вот блин. Я чё зазря бензин тратил сюда ехал? Участкового этого на хер в бараний рог согну. Звонит, козел, куда, мать его, не нужно, оттуда нам звонят, кричат — ритуальное то ли убийство, то ли самоубийство, сатанисты, ети его в душу…
— Давно пора… Нам этот Паничкин заполошный самим уж в печенках сидит. Насчет сатанистов не знаю, а лейтенант по рации говорил, что в квартире много следов грязных. Как будто какой мужик заходил, ее обыскивал, когда она в отключке была.
— Ну, спасибо, удружили — Ульрик усталым жестом потер лицо, словно действительно смертельно устал от дежурства, — Ладно. Сейчас ее увезут, пойду, посмотрю. Как-никак нашу контору затронули. Ваши-то там, стало быть, уже?
— Там, там, родимые. Куда ж нам деться. О, вона ее несут…
— Ладно, бывай.
— И вам не болеть, товарищ капитан.
Со скрипом отворилась дверь подъезда. Вынесли носилки. Было плохо видно, все заслонила фельдшерица с капельницей в руке, я лишь увидел прощальным огнем полыхнувший рыжий завиток на фоне темного одеяла. Задвинули в машину, залезли, хлопнули дверью. Доктор под руку вывел пошатывающегося венусиного отца и посадил его в машину.
Ульрик развернулся и подошел к нам.
— Ты слышал достаточно?
— Да… хуже некуда. Как ты мента-то разговорил?
— Гипноз. Вас он не видел.
Значит, я буду помогать ей выздороветь и избавиться от ее болезни. Пробраться в …скую, и говорить с ней, видеть ее, держать ее за руку.
— Пустая затея. Брось.
— То есть? Здесь ты меня не остановишь уже никак, учти, твое величество.
— Пустая затея. Она ничего не помнит.
— То есть?
— То есть ей, в отличие от тебя, стерло память. Она с трудом помнит, кто она, а вот тебя уже для нее не существует. Равно как и всего, что с ней было за последние года три-четыре. Ты вызовешь у нее лишь страх и глубже травмируешь ее. Она замкнется и никогда не станет нормальной. Через два-три года — можешь попробовать. Но если тебе ее жалко, я бы не стал экспериментировать.
Я промолчал. Судьба все-таки дерется без правил.
— Куда тебя отнести? — спросила Белла.
— Не знаю. У меня ничего не укладывается в голове… На набережную. К мосту возле Белого Дома. Там, где все началось.
— Как пожелаешь.
Мы снова стояли на набережной. В бурой воде на мелкой волне болтались оранжевые головы фонарей, вампиры молча смотрели на меня, а я смотрел сквозь них. Говорить было нечего.
