— Да, — Ульрик полез под полу своего балахона, — твой пистолет.
Я молча принял оружие, взвесил в руке приятное рубчатое тело, проверил обойму, передернул затвор и швырнул ТТ в Москва-реку.
— Мне больше не за что сражаться, как бы пафосно это не звучало. Оружие мне не нужно. Я отменяю свой заказ на убийства.
— Тогда… приходит самое время прощаться.
— Да, пожалуй что.
Мы с Ульриком молча пожали друг другу по скандинавскому обычаю запястья.
Белла обняла меня, обдав теплом и запахом своих духов.
— Хочешь, я могу сделать так, что ты придешь домой, ляжешь спать и все забудешь? А когда проснешься, все будет похоже на длинный фантастический сон… — прошептала она мне на ухо.
— Не хочу. Точнее не смогу забыть, — зашептал я в ответ.
Объятия Беллы стали тверже.
— Ну, тогда как хочешь. Только не растрепи про нас, — в ее шепоте прозвучал щелчок затвора и холодный лязг стали, — а то тебе никто не поверит… — снова медовая задумчивость.
— А что вы мне еще можете мне сделать? Я уже был мертв. Не страшно.
Белла отстранилась и, улыбнувшись, взяла меня ладонями за уши.
— У тебя в этих очках такой странный и до смешного интеллектуальный вид… А сделать мы, мой милый храбрый дурачок, можем гораздо хуже, чем убить тебя. Мы — она вздохнула и нежно похлопала меня по плечу — мы можем сделать тебя одним из нас. А это, как ты понимаешь, хуже всего. Прощай, — прозвучало уже через ее плечо, когда они оба начали медленно таять в воздухе.
Глава последняя, самая короткая, но ее писать тяжелее всего
Вот и все. С тех пор прошло уже два года.
Прошло ведь каких-то два года, а многие недавние поступки и вещи кажутся мороком, маревом и невероятной глупостью. А такие реальные собственный мир, рыжеволосая красавица, странная парочка, владеющая этим миром, ланселотовы эскапады под свинцовыми водопадами, стокеровская мистика, звон гильз и шпаг, и прочее, прочее, прочее, действительно кажутся фантастическим сном, ярким и несбыточным. Ускользая из сознания, сон цепляется за краешек своими слабыми корешками, сотканными из тумана, но время сглаживает те царапины, которые оставляют корешки на песке и сон превращается в воспоминание о сне.
Вчера произошло последнее событие, приделавшее замочек с отбитой на нем пробой к моей цепочке.
Я ехал в метро. Обычная ежедневная поездка с «Лубянки» на «Библиотеку». Я смотрел на свою руку, вцепившуюся в хромированный поручень и читал приклеенную поверх окна рекламу. Поезд вдруг резко, подъезжая к станции затормозил. Голова моя закономерно дернулась и в поле моего зрения попала чужая левая рука, тоже держащаяся за поручень. Тонкие пальцы с маникюром, впрочем, местами неприлично и диссонансно обгрызенным крепкими зубами этой нервной особы, скупое узенькое золотое колечко на среднем пальце, побелевшие и выступившие от напряжения косточки. Где-то я это уже видел. Я скользнул взглядом ниже и остолбенел. Ниже, завернувшийся рукав пальто обнажил тонкое белое запястье, густо унизанное бисерными браслетами. Но под их пестротой я четко увидел три или четыре пухлых розовых полосы и затверженную как ориентир на карте родного летного поля родинку.
