И тут же германский Генштаб поторопил политиков с началом войны: «По имеющимся сведениям, и Франция, по-видимому, проводит подготовительные мероприятия к возможной мобилизации. Ясно, что Россия и Франция идут рука об руку в своих мероприятиях.
Следовательно, Германия, если столкновение между Австрией и Россией станет неизбежным, произведет мобилизацию и готова будет вести войну на два фронта.
Для предполагаемых нами, в случае необходимости, военных мероприятий чрезвычайно важным является возможно скорее точно узнать, намерены ли Россия и Франция пойти на войну с Германией. Чем скорее подвигаются вперед приготовления наших соседей, тем быстрее они смогут завершить свои мобилизации. Военное положение становится из-за этого со дня на день все более неблагоприятным и может привести нас к роковым последствиям, если наши предполагаемые противники будут в полном спокойствии подготовляться и впредь!»
В тот же день, 29 июля, Лихновский сообщал из Лондона о своей беседе с Греем: «Британское правительство желает поддерживать и впредь существующую с нами дружбу и оставаться в стороне до тех пор, пока конфликт ограничивается Австрией и Россией. («Это значит, что мы должны оставить Австрию. Неслыханная пошлость и дьявольское фарисейство – зато чисто по-английски!» – возмущался кайзер на полях телеграммы. – Б. С.). Но если бы мы и Франция были вовлечены в войну, то дело сейчас же приняло бы иной оборот, и британское правительство считало бы себя, пожалуй, вынужденным принять спешные решения («Уже приняты», – мрачно заметил Вильгельм. – Б. С.). В этом случае нельзя было бы долго оставаться в стороне и выжидать («Т. е. они нападут на нас», – со скрытым ужасом подытожил Вильгельм. – Б. С.). Когда разразится война, то это будет величайшей катастрофой, какую когда-либо видел мир…
Сэр Э. Грей добавил еще, что его правительство («Мы тоже», – заметил Вильгельм. – Б. С.) должно считаться и с общественным («Новоиспеченным!» – иронизировал кайзер. – Б. С.) мнением («Если правительство захочет, ему легко управлять и вертеть общественным мнением, ибо пресса его беспрекословно слушается», – откровенничал кайзер, невольно признавая, что свобода германской прессы была отнюдь не столь безусловна, как свобода прессы британской. – Б. С.)».
Эту телеграмму Вильгельм сопроводил следующим не слишком парламентским пассажем: «Англия открывает свои карты в тот момент, когда ей кажется, что мы загнаны в тупик и находимся в безвыходном положении! Гнусная торгашеская сволочь пыталась обмануть нас банкетами и речами. Наглым обманом являются направленные в мой адрес слова короля в разговоре с принцем Генрихом: «Мы останемся нейтральными и постараемся поддерживать это состояние так долго, как это окажется возможным». Грей уличает короля во лжи, и этот разговор с Лихновским является лишь проявлением угрызений совести по поводу промелькнувшего у него сознания, что он нас обманул. Вместе с тем это по существу угроза, соединенная с блефом, чтобы разъединить нас с Австрией, помешать мобилизации и взвалить вину за войну на нас. Он знает определенно, что, стоит ему только произнести одно серьезное предостерегающее слово в Париже и Петербурге и порекомендовать им нейтралитет, и оба тотчас же притихнут. Но он остерегается вымолвить такое слово и вместо этого угрожает нам! Мерзкий сукин сын! Англия одна несет ответственность за войну и мир, а уж никак не мы! Это следует публично установить».
