Я тут же вызвал инспектора, врача из городской детской больницы, и мы вместе с Николаем Петровичем поехали к нему домой.
Трудно описать тот беспорядок, который царил в его квартире. Окна были завешаны шторами и старыми одеялами, через которые солнечный свет почти не проникал. В комнате стоял полумрак, было очень душно. На полу разбросаны половики, пальто, ватные одеяла и матрацы. Все это, как нам пояснила мать Никиты — Ольга Александровна, — было сделано, чтобы ничто не беспокоило мальчика.
В дальнем углу на диване, укрытый поверх одеяла женской дохой, лежал ребенок. Было темно, и мы не смогли разглядеть его лицо. Вот почему, прежде чем приступить к осмотру больного, нам пришлось доказывать родителям, что необходимо снять занавеси с окон и убрать вещи с пола. Только после того, как детский врач Смирнова заявила, что в таких условиях она отказывается работать, наша просьба была выполнена.
Мы подошли и присели около постели больного. Мальчик лет пяти-шести лежал лицом к стене. На наши вопросы он не отвечал. Когда Лидия Семеновна — врач-педиатр — положила его на спину, Никита открыл глаза, безучастно посмотрел на нас и снова отвернулся.
Лицо мальчика бледное, с каким-то желтовато-землистым оттенком. На нем явно выделяются скулы. Глаза не имеют того своеобразного блеска, какой бывает обычно у детей. Они печальны и сосредоточены. Тело очень худое. На бледных руках хорошо видны поверхностные сосуды, вены и артерии.
Во время обследования одна за другой отвергались предполагаемые причины заболевания. К сожалению, нам никак не удалось вступить в разговор с Никитой: мальчик не отвечал ни на один наш вопрос.
Шел уже третий час, как целая группа врачей находилась в квартире больного, а причина заболевания все еще не была найдена. Собравшись на кухне, мы обсуждали, как поступить дальше. Детский врач настаивал на том, чтобы увезти мальчика в больницу. Я же, опасаясь, что перевозка ухудшит и без того тяжелое состояние ребенка, считал, что лучше оставить больного еще на несколько дней дома и попросить участкового детского врача и сестру ежедневно навещать его. Антон Алексеевич пока молчал. Мы трижды обращались к нему с просьбой высказать свое мнение, прежде чем он ответил на заданный ему вопрос.
— Дмитрий Константинович, — сказал он, обращаясь ко мне, — разрешите мне одному побыть с мальчиком. Есть у меня одна задумка, может, она даст результаты.
— Пожалуйста, — сказал я. — Только почему вы хотите это сделать без нас?
