— А вот вы, как врач, не пытались выяснить, почему болезнь членов семьи Селезневых приобрела религиозную окраску, и не постарались разубедить жителей села в этом?
— Да нет, как-то не приходило в голову, да и дел разных много.
— Жаль! Кому же еще с суеверными представлениями в деревне бороться, как не сельской интеллигенции?
Продолжать дальше беседу не было смысла, так как Тихон Степанович или отмалчивался, или отвечал односложно. Создавалось мнение, что он не совсем понимает, чего мы от него хотим. В это время врача вызвали к роженице. Расспросив, где находится дом Селезневых, мы с Антоном Алексеевичем вышли из больницы.
Стоял солнечный морозный день. Снег хрустел под ногами и слепил глаза. Где-то, заливаясь, лаяла собака. Навстречу нам прошла молодая девушка в ярко-красном платке с полными ведрами воды на коромысле.
— К удаче, — рассмеялся Антон Алексеевич.
— Что к удаче? — переспросил я его.
— А то, что если бы нам попала та же девушка, но с пустыми ведрами, то это плохое предзнаменование.
— Антон Алексеевич, — пошутил я, — а вы, случайно, в старое время богословие не преподавали?
— Нет, изучать приходилось, а преподавать — нет.
— Тогда мне непонятно, зачем я вас взял с собой в эту командировку, когда вы сами в бога веруете.
— Это не совсем так, мой друг. — Было видно, что Константинов обиделся. Он всегда, когда обижался, переходил на фамильярные выражения. — Знать — это еще не значит верить. Ну, кажется, мы пришли.
Это был большой крестовый добротный дом на каменном фундаменте и с железной крышей, покрашенной в зеленый цвет. Поднявшись на высокое крыльцо, мы вошли в сени. Вероятно, услышав шаги, навстречу нам вышел Петр Петрович.
— Здравствуйте, здравствуйте, а мы уже вас заждались, — сказал он, пожимая нам руки.
— А откуда вы узнали, что мы приехали? — спросил я Селезнева.
— А как же, еще вчера соседка сказала, что к Степановичу, то есть врачу нашему, приехали доктора из центра, которые чуть было не замерзли, сбившись с дороги. Это правда?
— Пожалуй, правда, — с улыбкой ответил Антон Алексеевич.
— Проходите, проходите в дом, — пригласил нас Петр Петрович и открыл двери.
Комната, в которую мы вошли, была очень просторной. Посередине ее стоял большой круглый стол, покрытый чистой льняной скатертью. Комод, ножная швейная машина, два шифоньера и телевизор с большим экраном дополняли убранство комнаты. С потолка свисала четырехрожковая электрическая люстра. Окна завешены тюлевыми портьерами. Справа от двери возвышалась круглая печь, облицованная зеленой кафельной плитой. Хозяин начал накрывать на стол, но мы его остановили.
