Оказалось, что это был местный священник и пришел предложить Андрону Ефимычу внести, что он может, в фонд Красной Армии: картофеля, овощей, подсолнуха, масла, меда.
— Умный человек! — сказал после его ухода Андрон Ефимыч.
— А в чем его ум? — спросил Нагорный.
— А как же? — сказала Марьяна. — Гитлеровцы его оставляли в нашей церкви служить, а он отказался, потому что они приказывали молиться об ихней победе. Так они его все на дороги гоняли.
— Да, — прибавил Андрон Ефимыч, — повидал я всяких попов, но этот — уважаемый человек.
— Однако, папаша, я вижу, вы в бога веруете, — сказал Фатых.
— Нет, не верю, — ответил старик просто, к общему изумлению: даже Фатых не нашелся, что ответить ему. — Жизнь была долгая, научила только себе верить, — добавил он.
Вот тут-то и произошел разговор о жизни Андрона Ефимыча при гитлеровцах.
— Ну, куда! — сказал он. — Хозяева они не годные на нашей земле. Может, у себя они и хозяева по своим землям, а нашего они не могут понять. С комендантом и говорить было невозможно. Весна у нас в прошлом году была сырая, страшное дело. Прошел дождь, грязь получилась невылазная. Мы с сыном собираемся сеять, а комендант говорит: ни в коем случае! Но мы все же поехали, посеяли, заборонили. Сделать бы по его приказанию, ни черта бы не получилось. А я боялся плохо сделать, тогда бы не сносить нам головы.
И, заметив то ли в тоне, то ли во взгляде моем удивление, что так уж боялся он не сносить старой своей головы при немцах, добавил уклончиво:
— Так надо было. Вы не смотрите, что я у них работал да старые порядки помню. Я не какой-нибудь там… Далеко нет. Порядок лучше, чем беспорядочная жизнь, но немецкий порядок — нам одно унижение. Вот Фатых командует. Бог с ним, я не обижаюсь. Даже наоборот. Он по молодости судит, а может, того и нет вовсе, о чем он судит.
И он пошел отбирать овощи в фонд Красной Армии. Отобрал все самое крупное, свежее и в очень большом количестве. Это с некоторым удивлением заметил и Фатых.
Около двух недель мы уже жили в селе; как потом оказалось, шла подготовка к большой операции. Однажды утром я умывалась на кухне, когда со двора кто-то заглянул в окно. Женская голова, закутанная большим платком, подавалась то влево, то вправо, высматривая сквозь стекло, покрытое морозным узором, есть ли кто в кухне. Потом открылась дверь, высокая женская фигура появилась на пороге; глаза женщины обежали избу и остановились на хозяйке.
— Здравствуйте, — сказала вошедшая.
