– О чем вы думаете, мадемуазель? – наконец спросил он очень мягко.
– Об Эйнсвике.
– Что такое Эйнсвик?
– Эйнсвик? Это имение. – Генриетта описывала Эйнсвик почти мечтательно: – Изящный белый дом… рядом высокая магнолия, а вокруг поднимающиеся амфитеатром холмы, поросшие лесом.
– Это был ваш дом?
– Не совсем. Я жила в Ирландии. В Эйнсвик все приезжали по праздникам – Эдвард, и Мидж, и я. На самом деле это был дом Люси. Он принадлежал ее отцу, а после его смерти перешел к Эдварду.
– Не к сэру Генри? Титул, однако, у него.
– Кавалер Ордена Бани![57] – объяснила она. – Генри – всего лишь дальний кузен.
– К кому перейдет Эйнсвик после Эдварда Энкейтлла?
– Как странно! Никогда об этом не думала. Если Эдвард не женится… – Она замолчала, и тень прошла по ее лицу.
Эркюлю Пуаро захотелось узнать, какие мысли роятся у нее в голове.
– Наверное, – медленно проговорила Генриетта, – Эйнсвик перейдет к Дэвиду. Так вот почему!
– Что почему?
– Почему Люси пригласила его. Дэвид и Эйнсвик?.. – Генриетта покачала головой. – Они как-то не подходят друг другу.
Пуаро показал на тропинку перед ними.
– По этой тропинке, мадемуазель, вы пришли вчера к плавательному бассейну?
Она вздрогнула.
– Нет, по той, что ближе к дому. Этой тропинкой пришел Эдвард. – Она внезапно повернулась к Пуаро. – Хватит об этом! Я ненавижу этот бассейн. Я ненавижу даже «Лощину»!
Пуаро тихо продекламировал:
Ненавижу страшную лощину,
за темным лесом скрытую вдали,
Красный вереск покрыл уступы; они алы,
как губы в крови.
Словно рот кровавый,
лощина холодным ужасом дышит,
О чем ни спросишь там эхо –
в ответ только «Смерть!» услышишь
[58].
Генриетта повернула к нему удивленное лицо.
– Теннисон, – сказал Эркюль Пуаро, с гордостью кивнув головой. – Стихи вашего лорда Теннисона.
– О чем ни спросишь там эхо… – повторила за ним Генриетта, затем произнесла тихо, почти про себя: – Ну конечно… так и есть… Эхо!
– Эхо? Что вы имеете в виду?
– Эта усадьба… Сама «Лощина»! Я почти поняла это раньше… в субботу, когда мы с Эдвардом отправились на прогулку к холмам. «Лощина» – эхо Эйнсвика! И мы все Энкейтллы! Мы не настоящие… не такие живые, каким был Джон! – Она снова повернулась к Пуаро. – Как жаль, что вы не знали его, мосье Пуаро! Мы все – тени по сравнению с Джоном. Джон был по-настоящему живым!
– Я понял это, мадемуазель, когда видел его умирающим.
– Знаю. Это чувствовал каждый. И вот Джон мертв, а мы – эхо! Мы существуем. Это, знаете ли, похоже на скверную шутку.
