, звучащий в джунглях, верно? Мертв… мертв… мертв…
– Прекрати! Ради всего святого, прекрати!
Она с удивлением посмотрела на него.
– Ты не ожидал, что я буду так вести себя? Ты думал, я буду сидеть и тихо лить слезы в хорошенький носовой платочек, а ты будешь успокаивать меня, держа за руку? Конечно, это большое потрясение, но со временем я успокоюсь, а ты прекрасно утешишь меня. Ты в самом деле хороший. Ты очень хороший, Эдвард, но такой… совсем другой.
Эдвард отшатнулся. Лицо его напряглось.
– Да, я всегда это знал, – сказал он сухо.
Генриетта с ожесточением продолжала:
– Как ты думаешь, каково мне было сидеть весь вечер, зная, что Джон мертв и никому до этого нет дела, кроме меня и Герды! Ты – доволен, Дэвид – смущен, Мидж – взволнована, Люси – деликатно радуется тому, что ожили страницы «Ньюс оф де уорлд»!.. Разве ты не видишь всей чудовищности этого фантастического кошмара?
Эдвард ничего не ответил. Он отступил назад, в тень.
– Сегодня, – сказала Генриетта, глядя на него, – никто не кажется мне настоящим, никто… кроме Джона!
– Да, знаю. Я не очень настоящий, – тихо сказал Эдвард.
– Какая же я дрянь, Эдвард! Но я не могу иначе, не могу согласиться с тем, что Джон, в котором было столько жизни, – мертв!
– А я, наполовину мертвый, – живу…
– Этого я не имела в виду, Эдвард!
– Думаю, ты имела в виду именно это, и, очевидно, ты права.
– Это не горе… – продолжала она задумчиво, возвращаясь к прежней мысли. – Может быть, я не могу почувствовать горя. Может, никогда не смогу… И все же… мне хотелось бы горевать по Джону…
Ее слова казались невероятными. Однако Эдвард удивился еще больше, когда Генриетта вдруг сказала почти деловым тоном:
– Я должна идти к бассейну, – и скрылась за деревьями.
С трудом переставляя негнущиеся ноги, Эдвард вошел в дом.
Мидж видела, как Эдвард шагнул в гостиную. Ничего не видящий взгляд; в сером, словно иззябшем лице – ни кровинки. Он не заметил ее короткого восклицания, которое она сразу же подавила. Почти машинально он прошел по комнате, опустился на стул и, чувствуя, что от него чего-то ждут, сказал:
– Холодно.
– Вам холодно, Эдвард? Может быть, мы… может быть, я зажгу камин?
– Что?
Мидж взяла коробок спичек с камина, опустилась на колени и разожгла огонь. Осторожно, искоса она посмотрела на Эдварда. Он был, казалось, совершенно ко всему безразличен.
– Огонь – это очень хорошо, – наконец произнес Эдвард. – Он согревает…
«Надо же, совсем застыл, – подумала Мидж. – Но сейчас ведь не так холодно… Это Генриетта. Что она ему сказала?»
