Она вышла из гостиной.
Дэвид, проклиная в душе своих родственников, проворчал, что хочет посмотреть что-то в «Британике»[47]. «В библиотеке, – подумал он, – по крайней мере, будет спокойнее».
Генриетта, подойдя к стеклянной двери и открыв ее, вышла в сад. После минутного колебания Эдвард последовал за ней. Когда он подошел, она стояла, глядя на небо.
– Не так тепло, как вчера, не правда ли? – сказала она.
– Да, заметно холоднее, – вежливо отозвался Эдвард.
Генриетта стояла, глядя на дом. Окинула взглядом окна, потом повернулась в сторону парка. Эдвард понятия не имел о том, что у нее на уме.
– Давай лучше вернемся. Холодно. – Он двинулся к дому.
Генриетта покачала головой.
– Хочу немного пройтись. К бассейну…
– Я пойду с тобой… – Он сделал шаг в ее сторону.
– Нет, спасибо, Эдвард. – Слова звучали резко, словно рассекали холодный воздух. – Я хочу побыть одна с моим мертвым…
– Генриетта, милая… Я ничего не говорил, но ты знаешь, как я сожалею…
– Сожалеешь? Ты сожалеешь, что умер Джон Кристоу? – Тон был все таким же неприятно резким.
– Я хотел сказать, что мне жаль тебя, Генриетта. Я понимаю, это должно быть… большим потрясением.
– Потрясением? О, я очень вынослива, Эдвард! Я могу выдержать потрясение. А для тебя это тоже было потрясением? Что ты чувствовал, когда увидел его лежащим там, у бассейна? Полагаю, ты был доволен. Тебе не нравился Джон Кристоу.
– Он и я… У нас не очень много общего, – тихо сказал Эдвард.
– Как деликатно ты выражаешься! Как сдержанно! Однако, по правде говоря, у вас было нечто общее. Вы оба любили меня, не правда ли? Только это не объединяло вас… как раз наоборот.
Луна полностью вышла из-за облака, и Эдвард поразился, увидев лицо Генриетты. Он всегда представлял себе Генриетту в отражении Эйнсвика. Для него она навсегда осталась смеющейся девушкой с глазами, полными радостного ожидания. Женщина, которую он видел теперь перед собой, казалась незнакомой. Глаза ее сверкали, но были холодны и смотрели на него враждебно.
– Генриетта, милая, – сказал он серьезно, – поверь, я сочувствую тебе… в твоем горе, твоей потере.
– Горе?
Вопрос удивил его. Казалось, она спрашивала не его, а самое себя.
– Так быстро… это может случиться так быстро, – проговорила она тихо. – Сейчас жив, дышит, а через мгновение – мертв, его не стало, пустота!.. О, пустота! А мы едим крем-брюле и считаем себя живыми, в то время как Джон, который был самым живым среди нас, – мертв! Ты вслушайся в это слово: мертв… мертв… мертв. И вот оно уже не имеет смысла… никакого смысла. Просто странное коротенькое слово, похожее по звуку на треск сломанной ветки. Мертв… мертв… мертв… Как тамтам
