) и направить свою психическую энергию «на защиту от переживания меланхолического обнищания самости»
>3.
Митчерлихи указали, что «нравственный долг со-скорбеть о жертвах наших идеологических целей <…> смог остаться для нас лишь поверхностным душевным процессом» прежде всего потому, что в данных обстоятельствах ожидаемый с точки зрения психологии эмоциональный срыв перекрыли механизмы и стратегии, «очень близкие к биологической защите выживания, если не ее корреляты». Пока дальнейшее существование нации в какой-либо узнаваемой форме ставилось извне под сомнение и конкретная нужда не позволяла населению эмоционально разобраться с собственной виной, скорбь и меланхолия – а их можно вынести лишь на мало-мальски устойчивом общественном фоне – подпали под вытеснение. По этой причине Александр и Маргарета Митчерлих вовсе не намерены конструировать из отсутствия скорби в годы непосредственно по окончании войны упрек в психически неадекватных реакциях. Проблематичным они считают лишь тот факт, что «адекватной скорби о миллионах людей, убитых в результате наших деяний, не было и позднее». Дефицит, о котором здесь идет речь, пожалуй, более чем где бы то ни было заметен в литературе, возникшей в течение десяти-двенадцати лет после денежной реформы и почти не вникающей в обстоятельства коллективной вины и в необходимость описания учиненных бедствий. – Эгоцентричная слезливость и скорее близорукая критика нового общества, например, во многих романах пятидесятых годов являют собой суррогат исследования случившегося с иными из нас. Так, вполне оправдан упрек, что авторы пятидесятых годов, казалось бы предназначенные представлять совесть нового общества, были глухи на то же ухо, что и оно само.
Исключение Носсак
К числу немногих писателей послевоенного времени, которые ввиду случившегося не могли жить со спокойной совестью и сумели это артикулировать в той форме, что актуальна и поныне, относится Ганс Эрих Носсак. В своих заметках по поводу того времени он много пишет об ответственности уцелевших за младшее поколение, о стыде, что не принадлежишь к жертвам, о бессонных ночах, о необходимости додумывать такие вещи до конца и о крахе как подходящей для нас форме смерти>4. Носсак пытался разобраться в категориях скорби на прецедентах греческой трагедии и вполне сознавал, что в обществе, которое в ощущении панического страха вины запретило себе оглядываться назад, чтобы сберечь еще оставшуюся жизненную энергию, – в таком обществе человеку, говорящему о том, «что мы оставили позади», выносят обвинительный приговор
