— Наибольшую выгоду Анна Гавриловна получает, — кивнула я. — Жалко даже, что ею не воспользуется.
— Отчего же?
— Если она убийца, по закону прав владения будет лишена в вашу, Нинель Феофановна, пользу.
— А ведь правда! — Хрущ отодвинулся от вдовы, скрипнув стулом. — Так и есть.
— Я, Евангелина Романовна, — проговорила барыня с достоинством, — женщина пожилая и нездоровая, недолго мне осталось, о душе я своей пекусь да грехи мужнины замаливаю.
Адвокат посмотрел на Машу:
— После Мария Гавриловна в очереди на наследство.
— Пару капелек чудесного зелья мачехе — и богатая невеста! — поддержала его Дульсинея с азартом.
— Маня, — барыня молитвенно сложила руки, — неужели? Те лекарства, которыми ты меня после возвращения пользовала, действительно отрава?
Падчерица затрясла головой, не в силах вымолвить ни слова.
— Я вас предупреждала, — не унималась Дульсинея, — еще когда вы на балу чудили, говорила, травят вас, дурман подмешивают. Вы капельки пить перестали, в себя пришли.
Нюта от сестры не отшатнулась, напротив, сжала ее в объятиях:
— Маняша не могла, это я батюшку зарезала, из мести, о капиталах не думая!
— Если бы это были вы, — вздохнула я, — струну действительно отрезали бы ножницами, а не ножом. Посмотрите, на лезвии зарубка даже осталась. Это значит, что убийство готовилось заранее, а вам, девице припадочной и оттого провалами в памяти страдающей, письмецо в шкап подложили, чтоб сыскарей на вас направить. Ну, Мария Гавриловна, не желаете признаться? Пуговка эта мною в тайном ходу найдена, как раз у логова покойного господина Бобруйского. Вы ведь умная, умнее всех, могли такую комбинацию придумать. Беспутная сестрица родителя порешила, а вам только и оставалось маменьку опекать недолго.
— Бедная я несчастная! — заголосила вдова. — Наказание такое мне за что? О жизни спокойной мечтала, с внуками…
Она схватила пинетки, орошая их слезами.
— Гаврила, паскудник, даже этого меня лишил, и ты, Маша, этому поспособствовала, наябедничала ему про сестринское счастье.
Мария Гавриловна посмотрела на нее недоуменно, перевела взгляд на Нюту:
— О чем она говорит? Нет, нет, это не я! И убила не я. Платье мое, но…
Быстрым шагом обогнув стол, она выхватила из саквояжа наряд, приложила его к себе.
— Я его с год уже не надевала. Оно мало даже.
— Разумеется, мало, — сказала я. — Садитесь, не хватало нам нового обморока. Нелегко вам? Срок-то… Пятый месяц, поди, пошел?
Маша рухнула на руки Крестовскому, он успел ее поддержать, укоризненно вздохнул:
