Повинуясь кивку шефа, я сказала:
— Не сходится.
— Отчего же?
— Нинель Феофановна показала, что вы с сестрой по спальням отправились, и из них же появились, когда Андрон Ипатьевич вам страшную весть принес.
Вдова возбужденно подтвердила:
— Да-да, все именно так! И вовсе не понятно, зачем Аннушка на себя наговаривает. Какая еще ненависть? Нелепица.
— Ну, положим, — обвела я присутствующих строгим взглядом, — мотив у вашей младшей дочери был. Она считала, что Гаврила Степанович ее возлюбленного жизни лишил. Вот и свершила месть. В точности картину убийства Блохина повторила, и нож и петля.
Выдержав паузу, я спросила:
— Про тайные ходы в тереме все домочадцы осведомлены были?
— Какие ходы? — Адвокат откручивал крышечку карманной фляги.
— Значит, все. А вы, Андрон Ипатьевич, не трудитесь, и без драконьей чешуи скажу: вы, когда врете, глаза влево скашиваете, даже удивительно, как при такой живой мимике вам в адвокатском деле удалось подвизаться.
— Экая вы, Евангелина Романовна, разумница! — Хрущ приложился к фляжке, крякнул, утер рот. — Тогда, может, сами расскажете, как дело было?
Маша тихонько вернулась, села за стол, взяла за руку сестру, та прижалась к ней, будто искала защиты.
— Извольте, — сказала я, нагнувшись и ставя на стол саквояж, рядом легла моя сумочка. — Это улики, на основании которых выводы строятся. Орудия убийства: нож и струна, детские башмачки, письмо, дорожное платье, я его целиком доставать не буду, рукава пока довольно, и пуговка с этого самого платья.
Публика настороженно молчала, опершись ладонями о столешницу, я чуточку насладилась вниманием и продолжала:
— Анна Гавриловна, неизбывно тоскующая за милым покойным другом обнаруживает это послание, понимает, что именно им Блохина выманили… Вы, господа, полюбопытствуйте.
— В первый раз это вижу! — всхлипнула Нюта. — Это не мое письмо. И почерк даже не мой.
Нинель Феофановна сообщила елейно:
— Аннушка вовсе малограмотна.
— К прискорбию ее родителей, — подняла я руку, чтоб не мешали, — но мы здесь вовсе не для того, чтоб на упущения ваши в воспитании дочерей указывать.
— Какие еще упущения? — обиделась барыня. — Я старалась девочек образовывать, это супруг покойный возражал. Вы ведь знаете, каким он был.
— Все знают. Давайте после это обсудим. Пока я одну из версий излагаю. В общем, господина Бобруйского убить мог кто угодно из домочадцев. Даже вы.
— Мне это зачем? Гаврила, конечно, чудовищем был, но мне от его смерти выгоды никакой.
