— Простите?
— Геля, — упав на стул, я схватила руку бедняжки и энергично ее встряхнула. — Евангелина Романовна Попович, чародейский сыск Мокошь-града.
— Да уж известно… — пролепетала девица, поглядывая испуганно на дверь, за которой скрылся Крестовский.
Я тоже посмотрела туда, печально вздохнула.
— Тебя как звать-величать, красавица?
Девицу звали Зиночкой, Зинаидой Андреевной Носковой, двадцати годков, купеческого сословия. Мое неожиданное появление выбило ее из равновесия, она не знала, как со мною себя вести. Перфектное для допроса состояние, особенно для неофициального.
— Его превосходительство… — лепетала Зиночка, хлопая глазками.
— Нареченный жених графини Головиной, фрейлины ее величества, — сообщила я строго и прибавила с фальшивейшим бабским сочувствием: — Ева Георгиевна, бедняжка. Пока она подле трона службу исполняет, ее разлюбезный в дальнем уезде резвится.
Пухлый подбородок собеседницы горделиво приподнялся. Вот она какая, барышня Носкова, целой графине нос утерла. Но следующей фразой я свадебные колокола в девичьей головке приглушила.
— Как прознает, а прознает она непременно, тут уж объекту страсти его превосходительства не позавидуешь. В ревности Головина страшна, и направляет ее обычно вовсе не на любимого своего изменщика, а на дев, ни в чем не повинных. Бывали уже прецеденты. У батюшки твоего торговля со столицей налажена? Когда заглохнет, будешь знать, кого в том винить.
Зиночка испуганно ойкнула:
— Что же делать?
— Что-что… — Взяв с хрустальной горки пирожное, я откусила, раздумчиво пожевала, запила чаем. — Да не причитай, придумаем что-нибудь. Например…
Оберег на груди завибрировал, сообщая о возвращении Семена.
— Зинаида, — проговорила я быстро, — поступим так: мы будто бы знакомицы, я через витрину тебя увидала. Зашла поздороваться. Поболтаем о том о сем, да и разойдемся.
Крестовский уже выходил из двери, и бойкая девица, изобразив на личике дурашливую приветливость, протянула:
— Вот и Евангелина Романовна к нам за завтраком присоединилась.
Начальство со мною поздоровалось, присело, сложив руки на столе. Блеснуло обручальное колечко, Зиночка вздохнула.
Пока Семен наливал ей чаю, я вбросила тему беседы:
— Какой кошмар у Бобруйских приключился!
Барышня согласилась, излишне, на мой взгляд, коротко.
— Не желаешь Анну Гавриловну навестить с соболезнованиями?
Она не желала.
Я посмотрела на Крестовского, чтоб помогал. Он мечтательно улыбнулся:
— Хорошенькая барышня младшая Бобруйская и богата теперь. Завидная невеста. Предположу, что через пол года, когда траур по батюшке закончится, под венец пойдет.
