Восемь тридцать вечера. Заключительный локдаун. Мы заперты в камерах до следующего утра. Проводят финальную перекличку, после чего выключают свет. С этого момента и далее от нас требуют молчания. Если поймают за разговорами, всю камеру отправят в «лок», что на сленге означает одиночное заключение в карцере.
После отбоя нам полагается спать, но заснуть в этом месте почти невозможно. Всю ночь громко шумят сливные бачки, мои сокамерницы храпят, как медведицы, а свет никогда по-настоящему не гаснет. Он остается включенным всю ночь, и к этому не сразу привыкнешь.
Во второй вечер моего пребывания в общем блоке, в свободное время до отбоя мы с Брэнди разговаривали о своих школьных годах. Я упомянула о том, что когда-то была болельщицей, и она принялась истерически хохотать, говоря, что никак не могла бы представить меня за этим занятием. Я уже почти встала, чтобы показать ей кое-какие свои движения, когда выражение ее лица внезапно посерьезнело.
– Тиффани, если ты не обидишься на мой вопрос… что ты такого сделала, чтобы попасть сюда?
Вот оно. Я знала, что рано или поздно это случится, и поклялась себе, что не собираюсь никому говорить, в чем меня обвиняют, потому что мое дело еще не рассматривалось в суде. До меня доходили слухи, что надо быть осторожной с тем, что говоришь в тюрьме, потому что люди готовы почти на все ради сокращения сроков своих приговоров, в том числе и бегать к копам с инсайдерской информацией о твоем деле.
Но я доверяла Брэнди. Я очень хорошо умела читать людей и видела, что она – добрая душа. Она подружилась со мной, когда это было мне больше всего нужно, и я чувствовала себя обязанной. Я посмотрела ей в глаза и замешкалась всего на миг, пытаясь догадаться, действительно она хочет знать ответ или просто использует меня, чтобы выведать сюжет для свежих сплетен. Сделала долгий, нерешительный вдох… и начала рассказывать ей всё.
Брэнди сидела на своей койке и отбивала быструю чечетку по полу в ожидании моего рассказа.
– Когда пришли меня арестовывать, я была у себя дома. Этот дом я делила со своим парнем, а он полицейский в этом округе, – Брэнди изумленно приоткрыла рот и подвинулась на самый краешек койки. – Я «колесила» каждый день – два с половиной года, – он ничего не знал. Когда все стало совсем хреново…
Мой рассказ был внезапно прерван каким-то мельтешением, которое я заметила краем глаза. Повернув голову влево, я увидела, что все женщины разбегаются по своим камерам.
