— Видел? Это тебе не фунт изюма. Как-нибудь расскажу, что такое фалеристика. Тут каждый знак свою историю имеет. Вот оно что. Но я тебя не за этим звал.
Он задвинул все планшеты и захлопнул тумбочку.
— Хочу тебя обрадовать.
— Чем? — Гай насторожился: неужели Пантелей с механиками натворили чего-нибудь?
— В отпуск не поедешь, — сказал он приглушенным бесстрастным голосом.
Гай сел на подоконник, закурил.
— Это почему же?
— Нельзя всем сразу. Пойдешь в третью очередь.
— Ребята не против, чтобы я шел первым.
Сирота уткнулся в бритвенный прибор и начал сосредоточенно взбивать в чашке пену.
— Я против, — сказал наконец он. — Теперь ты командир звена. Кто будет молодежь учить?
— Я же через две недели вернусь.
— Не поедешь. Точка.
— Запятая, командир. Мне положен отпуск, и я его добьюсь. Мне сестренку надо искать.
Трубка почему-то гасла, и Виктор Гай раз за разом поджигал табак.
— «Сестренку!» — Сирота швырнул в чашку кисточку, да так, что брызги пены полетели во все стороны, как от взрыва. — Думаешь, я идиот, не знаю, кого ты искать едешь?! «Сестренку…»
— Если знаешь — тем более.
— Ты дурак или прикидываешься? — Сирота тоже сел на подоконник. Напротив Гая. Помолчав, толкнул коленом его колено. — Неужели не понимаешь, что ты свяжешь себя по рукам и ногам? На кой черт тебе все это надо?
— Я ему обещал.
— Обещал. А ты знаешь, где он?.. Вот оно что.
— А если вернется? Как я в глаза ему буду смотреть?
— Если бы да кабы… Да не ковыряйся ты с этой трубкой вонючей! Уж хоть бы табак человеческий курил, а то махру!..
Виктор подошел к печке, открыл чугунную дверцу и вытряхнул на холодную решетку несгоревший табак.
— Тебе двадцать один год, — продолжал Сирота, меряя шагами из угла в угол комнату. — Ты уже старший лейтенант, командир звена. Вся грудь в наградах. Через год примешь эскадрилью. Война окончилась. Все двери открываются. Такие люди, как ты, скоро на вес золота будут.
Он остановился напротив Гая, запрятал руки глубоко в карманы галифе.
— А допустим на минуту, что слухи о Федоре Садко не просто слухи… Допустим, что он перемахнул. — И торопливо добавил: — Я не утверждаю, но допустим. Нас с тобой в этом случае еще вспомнят… Но если ты свяжешься с его женой, твоя жизнь осложнится неимоверно. Все твои перспективы полетят в тартарары!
— Это почему же?
— Не прикидывайся младенцем… Станет вопрос о выдвижении — сразу вспомнят: у него что-то там было. И все…
— Чепуха! Федор писал ей обо мне. Она ждет. Верит, что у него друзья были. Голодуха кругом. Пацан у нее.
