.
Характерно, что поначалу Бродский был высокого мнения о Набокове и говорил, что из прозаиков прошлого для него что-то значат только Набоков и, в последнее время, Платонов. Особенно он ценил Набокова за «безжалостность» (у Господа Бога есть чувство юмора). И даже спорил о нем с Надеждой Яковлевной. «Н. М. бурно не соглашалась, они поссорились и довольно долго не виделись (по его словам, ссора длилась два года)». Карл признается, что им с женой было особенно неловко потому, что предмет этого спора — Набоков — проявлял к Надежде Яковлевне симпатию и сочувствие. Та же подозревала писателя в педофилии, называла «моральным сукиным сыном» и осуждала за «холодность»[150].
Правда, позднее Мандельштам поменяет свое мнение о Набокове на противоположное. «Помню, вынимая для нее подарки во время книжной ярмарки 1977 года, первым я достал из сумки наш репринт «Дара» на русском. Она страшно обрадовалась и улыбнулась такой улыбкой, от которой растаяло бы сердце любого издателя. Мне хочется думать, что Эллендея и я сыграли роль в этой перемене; в те дни мы были главными западными пропагандистами Набокова в Советском Союзе, его искренними почитателями, а также издателями его русских книг»[151]. Незадолго до смерти Мандельштам попросила Эллендею передать Вере Набоковой, что «он великий писатель, и если она говорила о нем плохо раньше, то исключительно из зависти»[152].
Та же Надежда Яковлевна, как помним, не любила «Мастера и Маргариту». Она считала эту книгу «кощунственной»[153]. Бродский же недолюбливал Булгакова, потому что полагал его слишком «популярным. Массовое не может быть хорошим»[154]. В то же время мизантропичный Чехов для него «абсолютно ничего не значил»[155]. Он считал самым великим русским поэтом Баратынского («и уж точно не Пушкина, который ему никогда не нравился»[156]). Для Надежды Яковлевны, напротив, «Пушкин много значил»[157]. «В то время, — продолжает Карл про Бродского, — он регулярно… горячо заступался и за Тредиаковского, что нас лишь забавляло» — характерная оговорка для ученого, который еще в общении с Набоковым натренировал орган, отвечающий за независимость от кумиров[158].
Неожиданно, но Маяковского Мандельштам называла «милым человеком»[159] и одновременно была враждебно настроена к Пастернаку[160]. Важная деталь, иллюстрирующая самостоятельность Профферов-издателей: «Зная о новогоднем хвалебном послании О. М. (Осипа Мандельштама. — Н. У.) Пастернаку и имея к нему доступ, она не дала его ни нам, ни другим филологам. Мы получили его из других рук и, опубликовав его в Russian Literature Triquarterly, думали, что Н. М. может не простить нам, что мы поступили ей вопреки. Но она ничего не сказала»
