Рейс на Адлер был опять отложен.
Наконец, взлетели (без рыгни),
только тек и капал пот по роже,
и мелькали за окном огни.
Расстегнув ремень, открыл глаза я,
сделал вдох глубокий, наконец,
и прилипшим к креслу мокрым задом
понял: нет, пока что не конец.
Высветилось: «Не курить» и «Выход».
Стюардесса вскоре подошла,
я увидел, и на сердце вывих
сделался, а вслед за ним — пожар.
Я, сдуревши, все просил водички
(больше не давали ничего)
и смотрел, смотрел до неприличья
на колени голые ее.
Голос объявил: «Сейчас посадка»,
пристегнуть ремни и не дышать.
И последний раз прошла лошадкой
стюардесса с грудью в два шара.
Опустили трап. Мы вышли в люди,
воздух солью брызнул в ноздри нам,
на прощанье колыхнулись груди…
Я уже глядел по сторонам…
3 сентября
Папуля, начал писать тебе поздравление. Время двенадцать. Ночь улеглась. Пишу первую строчку: «О, день 4 сентября!» Поднимаю голову и, папа, ты не поверишь, навстречу мне плывет луна, за нею звезды двигаются и машут гигантскими ресницами. Пытаюсь написать вторую строчку. Вмешивается Вадик. Он спит, но из кровати доносится слегка уловимый звук дыхания. Он переворачивается на бок, что-то бормоча. Мне удается расслышать лишь: «Папа… день рождения… сапоги…» Выхожу из комнаты, подхожу к вашей спальне. Дверь приоткрыта, и вижу: ты, обнявшись с мамулей, спишь. Это так прекрасно, что вы там, а мы здесь — и все мы вместе. Счастливый, я ложусь в кровать и мгновенно засыпаю. Прости, что не написал тебе стихотворение.
24 сентября
Родители! Пересмотрел все. Себя и, главным образом, наши отношения. Произошло глупейшее, противоестественное разделение: вы и я, противопоставивший себя вам, замкнутый, отгороженный, в общем, оторванный от семьи. А должно быть — мы, мы и только мы. Смотрю в корень и нахожу причину — она во мне. Это мое желание (теперь я понял глупейшее желание) быть умереннее в чувствах, стоять выше над (якобы!) мелочами в жизни, быть свободнее… В общем, как это ни обидно понимать, это возраст. Но страшно то, что за этим «обидно понимать» — ваша испорченная кровь, как говоришь ты, папа. И ваши нервы, натянутые как канаты, как говоришь ты, мамуля.
Считаю себя подлецом. Никакой «возраст», никаких скидок на якобы непонимание. Если я понял сейчас, мог понять и раньше. Страшно то, что понимал, но не было воли просто начать новую жизнь, новые отношения, здоровые, в семье. Сейчас я уничтожаю себя «старого». Это я знаю твердо. То, чем был я, — это подлое существо, влюбленное только в себя и собой придуманные нормы. Я ненавижу себя того. Но «его» не зачеркнуть и не выдрать из ваших сердец. А я бы хотел…
