Пьетранджели как будто плавает у берега комедии по-итальянски, можно сказать, что он находится между авторским кино Феллини и Висконти и маэстро комедии по-итальянски, такими как Моничелли, Ризи и др. В его фильмах впервые появились актёры, ставшие главными героями комедии по-итальянски, от Тоньяцци до Манфреди, которые, как раз по-разному, выполняют эту роль: от пародийной карикатуры до углубления характеров. Пьетранджели был назван режиссёром женщин, а он через них, в действительности, юных, не ставших синьорами, показывает паралич общества, этики и нравов страны, которая всё-таки переходит от предыстории и средневековья к модернизации индустриальных средств. Он это показывает через Катрин Спаак в окаменелости её равнодушия. Это равнодушие, об стену которого мужчины разбивают себе головы.
Режиссёр показывает всё это противоположной симметричностью, но с одним и тем же диагнозом, в фильме «Я её хорошо знал» (1965 г.) с 19-летней Стефанией Сандрелли. Она не «маленькая блондинка» (Катрин Спаак всё-таки была уроженкой Бельгии), а брюнетка, немного более телесная. У неё чёрные, изящные глаза и милая ямочка на подбородке, которые делают её некой Авой Гарднер из провинции. Стефания Сандрелли переезжает в Рим из провинции – как раньше происходило путешествие крестьянок из деревень, чтобы найти, на что жить, чтобы испытать удачу в кино или в рекламе. Многие её обманывают, наслаждаются тем застоем между незрелостью и зрелостью. В фильме «Я её хорошо знал», именно своим внешним равнодушием, огнеупорностью, как у Катрин Спаак, способностью дать людям едва касаться, не давая себе в этом отчёт, не будучи проституткой, потому, что она не владеет моралью денег.
Для неё не существуют вчера и завтра – это тотальное равнодушие, аннулирование ценностей и значений прошлых и будущих ценностей. Когда она терпит поражение, тогда она просто меняет одежду и прическу, то, что спустя годы стало называться «Look» (имидж). До тех пор пока однажды она равнодушно бросается из окна почти без отчаянья. Пьетранджели создаёт зумируюгций кадр взгляда героини во время падения. Но может быть это и есть способ режиссёра выразить символ упадка целого поколения, конца общества и отсутствия начала чего-то нового и вчера и завтра. Режиссёр очень хотел видеть именно Сандрелли в этой роли, для того чтобы придать фильму особую экспрессивность, подчеркнуть равнодушие и застой, именно «не экспрессивностью» и лицевой инерцией актрисы, в которой многие из продюсеров упрекали их обеих, несмотря на то что она обладала соблазнительно смуглой красотой.
