Она забилась, крупно, всем телом вздрагивая. Твердо намереваясь оттолкнуть его от себя, но только сильнее сжимала. Пальцами, ногами, конвульсивно сокращающимися мышцами. И шумно выдыхала воздух, рвущийся из легких. От этих ее конвульсий перед его глазами запестрили цветные пятна. Подгибались ноги. И черт его знает, как он еще стоял, как не навалился на нее всей своей немаленькой массой. Все, что мог, — уткнуться лицом ей в шею и глубоко дышать. Вдыхать ее. И ловить себя на мысли, нелепой, дурацкой — ему нравится, как она пахнет. Женщина, перекрывающая кислород, шикарно пахнет.
Накатившее отпускало. Тело становилось расслабленным и начинало ныть от неудобства. Ксения спустила ноги, разжала пальцы, давая Глебу свободу. Щекой потянулась к его волосам, но от прикосновения к ним быстро, резко, так же, как многое в этот вечер, пришла в себя.
— Ты знаешь, где ванная.
— Знаю, — ответил Парамонов, безошибочно чувствуя, что надо отстраниться. Но перестать смотреть на нее не мог. Как в лихорадке, ей-богу. Снял презерватив, связал узлом, подтянул на место брюки. — Я воспользуюсь твоим мусорным ведром?
— В кухне, — глухо ответила Ксения. Сползла с тумбочки, оправила юбку и нетвердыми шагами пошла в комнату. Его шаги по квартире тоже дались ему странно — с каждым следующим в голове все отчетливее, будто шелуха слетала, обозначался вопрос: дальше что?
Нет, она дала четкий ответ. Дальше — душ. А потом? Это же не по пьяни, когда можно сделать вид, что не было, это вполне осознанное — ей надо. И ему. Ему ведь тоже. Нет уж, лучше даже не нырять в эти глубины, не думать.
Глеб сглотнул, открыл дверцу под мойкой, выбросил презерватив. Поплелся в душ. Несколько мгновений втыкал на пластик — до сих пор разобранный. Бред какой-то. А после, недолго думая, разделся и влез в душевую кабину. Смыть с себя весь этот день, весь этот чертов вечер, налипший на кожу. Быстрыми движениями растереть по телу, откинуть назад голову, подставляя струям лицо. И чувствовать, как к горлу подкатывает глупый смех. Совершенно дурацкий, необъяснимый.
Смеялся, вытираясь первым попавшимся найденным полотенцем и веселясь на тему, что ей это вряд ли понравилось бы. Смеясь, оделся. Вышел, снова оказавшись в том измерении, в котором прихожая представлялась центром Вселенной. И продолжал негромко ржать — над собой и над ней одновременно.
— Тебя как зовут, стюардесса? — крикнул он, толком не понимая, где она находится, и не желая прислушиваться к звукам в квартире.
