Больше он уже не ждал. Сил ждать не осталось. Откуда она, черт подери, взялась в этот вечер? Толкнулся вперед, заполняя ее собой и выдыхая. И одновременно ощущая ее запах — горьковатых духов и чего-то индивидуального, чем пахнут женщины, непохоже друг на друга. И нихрена не мог заставить себя быть медленнее, осторожнее. Как с катушек слетел. Как если бы давно никого не было. Вдавил ее в стену сильнее, подхватил под ягодицы и сильно, глубоко, с размахом врезался в ее тело. Смотрел прямо в глаза. В искорки радужек. В россыпь веснушек по лицу. И не медлил, ни черта больше не медлил, доводя и себя, и ее до одурения.
Она держалась за его плечи, сильно вжимая пальцы в кожу. Короткий маникюр не оставит отметин, медичке не о чем будет волноваться. Подавалась к нему на каждый толчок. Сжимала мышцы, удерживая его на мгновение дольше, чем в заданном им ритме. Отпускала, чтобы через секунду чувствовать новый толчок и прикосновение его кожи к своей. Прикрывала глаза, обхватывала его ногами и продолжала двигаться в унисон с ним.
Звуков не стало никаких, кроме шлепков плоти и их напряженного тяжелого дыхания. До самого конца, частого, все ускоряющегося дыхания, вырывающегося сквозь зубы, крепко сжатые у обоих из упрямства. Без стонов, без вскриков. Только с несдерживаемым биением сердца — разве сердце удержишь? Гулкие удары под кожей, что ощущалась ладонями, кажется, везде, повсюду. И сильнее всего… Глеб запустил ладонь вниз, коснулся большим пальцем ее клитора и в том же ритме, в котором двигался, стал поглаживать его — хотел там, именно там и именно теперь ощутить пульсацию.
Не сдержавшись, она дернулась, когда его палец обжег возбужденную точку. Перехватила запястье его руки, нажала сильнее, направляя, и впивалась зубами в губы, когда из горла рвался наружу крик. Наверное, это стало последней каплей. Ее закушенная до боли губа. Глеб негромко ухнул и впился в ее рот своим, отнимая у нее возможность сдерживаться. Но ушей его так и не коснулся ни единый звук. Она целовала его, теперь уже не зло, но по-прежнему жестко. Не замечая его щетины, не думая, что будет утром с ее лицом. Наполненность им — большим, горячим, влажным, резким — сметала все ее мысли.
Он сдался первым. Изменил ритм, вбиваясь глубже, размереннее, вдавливая ее в себя, пропитывая кружево бюстгальтера и блузку капельками собственного пота, оставляя на ней свой запах, а на себе — ее, и понимая, что сейчас кончит. Оторвался от ее губ, запрокинул голову. И сильнее нажал на клитор, там, где она показала, доводя ее до оргазма.
