«Волнуется!» — догадался Мирош и снова почувствовал, как растягиваются губы, почти касаясь уголками ушей.
— … исполняет Полина Зорина, студентка третьего курса, — донеслось до него, и он вдруг понял, почему она так распереживалась — ее очередь.
Поднявшись со своего места, Полина прошла к роялю и поклонилась. Смотрела прямо перед собой — и невозможно было не заметить Мироша, сосредоточенно следившего за ней. Он знал, что она его видит. Знал, что вспомнила. Знал, что промелькнувшее на одну секунду в ее глазах — осознание, что он здесь.
Потом взгляды разомкнулись. Зорина села за инструмент и на мгновение замерла. Неспешно подняла руки и опустила их на клавиши, взяв первый аккорд.
А у Ивана вспотели ладони. Как будто бы это он играл. А он, черт подери, на клавишных и половины такого не мог. Что исполняла она, он не то что не знал — не услышал даже, когда объявляли. И пока мелодия перетекала из одного состояния в другое, сменяя настроение от тревожного, мрачно-торжественного к лирическому и задумчивому, а потом стала подниматься и поднимать его самого все выше, выше и выше, в нем все вздрагивало — вместе с движениями ее кистей и пальцев, с подпрыгивающим локоном, с обманчиво-спокойным выражением ее лица. Профиль на фоне сводчатого окна — центр мира, в котором жива незнакомая ему сторона человеческого существования. Пока еще незнакомая.
Мирош не понимал, хорошо ли, плохо ли то, что она делала, с точки зрения монстра приват-профессора. Ему нравилось — проживать отмеренный час ее жизни. Пусть это будет всего несколько минут — ему нравилось. Самые крохи — нравились. Как будто бы ничего не происходило с ними ни до, ни после.
А когда клавиши смолкли, кажется, он сам, первый захлопал, настойчиво ловя ее взгляд. Никакая она не Снежная королева. В ней кипит, бурлит, заходится буйным цветом то же, что в нем. Зеркальное отражение — в другом времени, в другом месте, в других обстоятельствах. Отражение — или часть целого с ним?
Зорина еще раз раскланялась и вернулась на свое кресло в первом ряду. Но главное — теперь она знала, что он здесь. Знала! И если бы по какой-то наинелепейшей причине снова решила уйти, теперь Мирош был уверен — она будет спрашивать себя: быть может, лучше бы осталась?
За рояль сел кто-то еще, кажется, последний из пяти вундеркиндов. Теперь Иван уже различал музыку, понимал, что, в сущности, это можно слушать. Только смотрел по-прежнему не на исполнителя, а на Полину, которая чувствовала этот пристальный взгляд почти касанием к белой коже шеи. Иногда оборачивалась к нему, невзначай проверяя, не показалось ли. И убеждалась: он ждет, он здесь.
