— Я бы всю ночь слушал, как ты мне заливаешь, — сказал он. — Но наутро почувствую себя идиотом. Я пошлю одного из своих проводить тебя до Бронкса. Метро уже не то, что раньше. Уж на это в память об отце я согласен.
Стерджесс поднял старческую сморщенную ладонь.
— Я не шучу с тобой шутки. У меня нет сил перевезти эту штуку. Зато я знаю кое-кого в Европе, кто готов ее купить. Вот почему я хочу доставить ее в Кеннеди. Но теперь поговорил с тобой, а ты парень умный, и кажется мне, будет лучше, ежели ты оставишь ее себе. Продай, если хочешь, поделись со мной, если можешь. Нет так нет. У меня ничего не осталось, только дочурка дома. Не хочу для нее неприятностей. Она хорошо заправляет моей пекарней. Просто не хочется, чтобы вещица пропала зря, вот и все.
— Да что там такое, Губернатор? Монеты? Камушки? Золото? Что может столько стоить?
Ирландец поднялся.
— Капусты с нее срубишь достаточно, — сказал он.
— Капусты?
— Бабок. Денег. Долларов. Гвидо обещал, что все сбережет, так что я знаю, что оно в порядке. А вот где — того не знаю. Но твой папаша никогда бы не нарушил слова.
Он бросил на стол Элефанти визитку.
— Заезжай в гости в Бронкс. Перетрем как положено. Даже расскажу, как тебе с этим поступить. Если захочешь, потом отплатишь мне добром.
— А если я не знаю, где оно?
— Уж за три лимона узнаешь.
— За такие деньги, старина, я любой фокус покажу, кроме убийства. С такими деньгами можно и налоги не платить, — сказал Элефанти.
— Я и так уже много лет их не плачу.
— Ты можешь выйти из метро на свет божий, а? Как мне знать, что ты не морочишь мне голову? Что я ищу-то?
— Проверь свои закрома. Посмотри, что там есть.
— Как мне знать, что ты не какой-нибудь бармен, которого сюда подослали, чтобы только коктейли мутить да меня дурить?
— По-твоему, я какой-то идиот и перся сюда в такой час только ради оздоровительной прогулки? — Губернатор поднялся и подошел к открытой двери, прислонился к косяку, глядя на док, где в нескольких ярдах от вагона люди Элефанти с трудом загружали огромную тяжелую коробку в кузов. Кивнул на них. — Ты бы закончил так же, если бы твой отец был вроде остальных шестерок, каких мы знавали в тюрьме, подлизывающих Пяти семьям. А штука эта зовется, кстати говоря, Венерой. Венерой Виллендорфской. Она в руках божьих. Так мне сказал твой папаша. В письме.
Элефанти взглянул на старую отцовскую картотеку, приютившуюся в углу вагона. Он обшаривал ее уже десяток раз. В ней ничего не было.
