Он мог бы запереться в комнате, покорно принимать заботы милого, чуткого Плавника. Но он ходил по заезжим домам, по рынку, по улицам, по костелам и церквам, и горе, народное горе всюду вставало перед ним. Он долго не мог понять, чего он ищет. Но однажды мысль вспыхнула ярко, точно вечерняя звезда, и Богданович даже засмеялся. Это же очень просто — ему двадцать пять лет, всего двадцать пять лет! Образ русоволосой девушки с чистым, немного узким лицом, девушки в домотканой мужской свитке, с книжкой в кармане возник перед глазами и потом, уже неотступно, шел рядом с ним. Он садился над рекой, и девушка садилась рядом. Он проходил под деревьями театрального сквера, и навстречу шла она. Он наблюдал, как цо утрам остатки тумана тают в голубом воздухе — и там он видел ее глаза... «Вероника...» А может, она шутила... Он возвращался пыльный, потный, усталый, но как-то успокоенный и счастливый. Первое, что он делал, когда приходил домой,— это смотрелся в зеркало, которое подарила ему когда-то мать. Он повесил его у окна и, прежде чем глядеться, всякий раз снимал.
— Слушай, Ясакар, а я поправляюсь. Ты посмотри — даже загорел.
Плавник видел болезненную желтизну, видел, как кожа обтянула его скулы, но или молчал, или переводил разговор на другую тему.
— Будем верить, что ты поправишься. Тебе бы на юг, к морю.
Максим вешал зеркало на гвоздь у окна и шутил:
— Хорошо, что мы не верим ни в бога, ни в черта. Нет, я не хочу погибнуть в соленых волнах белопенного, синего моря...— Это он вспоминал свое стихотворение, одно из лучших своих стихотворений, одно из перлов. Он это знал, знал и то, что «Эмигрантская песня» очень популярна среди его друзей.— Нет, Ясакар, я хочу умереть здесь. Только скажи сестре, я не умру в этой комнате, чтобы не доставлять ей лишних забот. Я умру...
Ясакар делает нетерпеливый жест рукой.
— Хватят, ну, хватит! Это же... боже ж мой!.. ужасно...
Вдруг Богданович подходит к столу, перебирает листки, берет один из них.
— Я брожу по улицам и ищу одну девушку. Я встретил ее тогда, под Минском. Ее судьба меня очень беспокоит. Она шутя назвалась Вероникой...— И, помолчав, вдруг резко, не сдерживая чувств, добавил: — Прихожу и пишу. Пишу вот это. Я тебе прочитаю, стихотворение я назвал «Погоня».
Он читает глухим, низким распевом. Кони, кони! Символ, древний герб Вильно, «Острая Брама», история! Но не историческими образами наполнено стихотворение. Это о тех, кто в трудный час испытаний отрекся от отчизны, о тех, что забыли, как можно страдать за отчизну. О тоске по родине, к которой поэт обращается с просьбой простить запоздалого в любви сына и позволить умереть за нее... Глухим голосом читал Богданович, но волнение, с каким он читал, захватило Ясакара, волнение наполнило комнату, волной выплеснулось за двери и заставило настороженно застыть на месте хлопотливую хозяйку. Неужели этот больной человек,— мелькнула у нее мысль,— владеет такой силой?
