Атахуальпа непринужденно поднялся по ступеням и, распахнув ворота, исчез в них. Когда он снова появился на пороге, в правой руке у него был факел, изображавший сморщенного человечка с поднятым вверх лицом.
Из широко раскрытого рта человечка вылетало пламя, и Мак Аллена поразило, что Атахуальпа смог так быстро разжечь огонь. Неподвижный, как статуя, индеец ждал. Они вошли в большое пустое помещение; четыре двери выходили на четыре стороны света. Атахуальпа откинул золотистое покрывало с двери, выходившей на восток, и Мак Аллен очутился в комнате поменьше, с ярко окрашенными стенами, в которой, прямо на полу, стоял лишь один золотой сундучок. Индеец поднял крышку, вынул разноцветную мантию из перьев колибри и накинул ее на плечи Мак Аллена. Невесомая мантия обняла его плечи, придав ему варварскую, примитивную и утонченную красоту.
«Что ты делаешь, черт тебя возьми?», — чуть не спросил Мак Аллен, но индеец, все так же невозмутимо, вернулся с ним в большую комнату и направился к лиловому занавесу, скрывавшему дверь, что вела на запад.
Факел, который он держал над головой, шевелил языками пламени, отбрасывая на стены беспокойные тени.
Решившись вести себя так, чтобы не вызывать подозрений, Мак Аллен не стал противиться. Во втором помещении стоял сундук из фиолетового камня, на котором, словно рыбки в воде бассейна, играли языки пламени. Атахуальпа вынул из сундука нитку аметистов величиной с грецкий орех и надел ее на шею Мак Аллена. Ни один из них не проронил ни слова.
В третьем помещении, находившемся за северной стеной и отделенном от центрального зала красным занавесом, Мак Аллен должен был разуться, поменяв свои сапоги на сандальи, красные и легкие, как перчатки.
А когда за зеленым занавесом последней комнаты Атахуальпа надел ему на руки массивные браслеты, вырезанные из двух цельных смарагдов, Мак Аллен вдруг ощутил странное спокойствие, которое охватило его, как плотная вода, и его взгляд тяжело уперся в медное лицо индейца. Ему показалось, что в голубых глазах застыло странное ожидание.
«Чего ты так смотришь?», — хотелось ему спросить, но спокойствие вдруг уступило место странному и неясному ощущению.
Ему казалось, что во всем его существе что-то клокочет, что там где надеты браслеты из смарагдов, появляются мурашки, что они разбегаются у него под кожей, размножаются в грудной клетке и сшибаются в сердце, вдруг участившем свое биение. Он открыл рот и втянул в легкие побольше воздуха. Все его тело конвульсивно сжималось. Он постарался взять себя в руки, но и в голове что-то бурно пульсировало. Какая-то чуждая сила завладела им, проникая все глубже в самое сокровенное его существа, туда, где рождаются чувства и мысли. Он попытался воспротивиться ей. Жилы на шее набухли, и он сжал зубы в жестокой схватке с самим собой. В его взгляде, полном решимости, отразилась мысль об убийстве, которое он все откладывал. Атахуальпа покачнулся и упал к его ногам.
