Я повернулась на бок и посмотрела на Науэля. Его профиль выглядел слегка размытым в приглушенном синеватом свете настенных ламп. На лоб спадала прядь волос, вытравленных до безупречной белизны.
– Тебе идет этот оттенок.
– Ага. Я наконец-то нашел свой.
– Смотрится просто изумительно.
Я продолжала пожирать его глазами. Излишняя красота, ранящая, пробуждающая жадность. В ней было что-то, что я могла обозначить только как «душераздирающее». Теоретически, я могла бы устать от этого подавляющего внешнего совершенства. Но наши встречи с Науэлем случались в лучшем случае раз в неделю – более чем достаточно времени, чтобы затосковать по возможности его разглядывать. Мне пришло в голову, что только видеть Науэля чаще мне хватило бы для счастья. А может, я грустила бы больше. Сладкая и болезненная зависимость…
Если бы…
Науэль приподнялся, извлекая из узкого кармана маленький аптекарский пузырек.
– Тебе не обязательно, – сказал он.
– Я хочу, – возразила я, но мы оба понимали, что я лгу. Я их не хочу. Я их ненавижу.
Его взгляд выразил сомнение. Я упрямо протянула ладонь.
– Дай.
Он кивнул, и мне показалось, что я заметила мелькнувшее в его глазах виноватое выражение. Не знаю, зачем я повторяю это неприятное и опасное переживание снова и снова. Чтобы оставаться рядом с Науэлем, куда бы его ни уносило? Или я надеюсь, что Науэль, пусть не ради себя, но ради меня, сможет остановиться? Хотя у меня не было уверенности, что я для него ценнее маленьких гладких синих таблеток, которые он высыпал на ладонь.
– Две, – попросила я.
– Одну, – он был категоричен. Протянул мне таблетку на ладони.
Я взяла таблетку, пару секунд рассматривала ее, держа перед глазами, и хмурилась. Синий кружочек в моих пальцах, над ним – небо, клубы облаков, нарисованные на потолке масляной краской. Дурацкая комната… хотя… проблема не в ней. Проблема в том, что с нами в ней происходит.
– Сколько ты возьмешь?
– Их было пять. Одну отдал тебе. Осталось четыре.
Я тяжело вздохнула, пытаясь не замечать холод страха в кончиках моих пальцев.
– От них умирают, Науэль.
– Я еще и не такое выдерживал, – беспечно отозвался он.
Мне хотелось спорить с ним до крика, слез, хрипоты. Но я только стиснула зубы. Я всегда чувствовала, что мне позволено с Науэлем, а что – нет. Я поместила таблетку в рот, попыталась растворить ее в слюне, но во рту было сухо. С ним ничего не случится, он же так самоуверен, слишком самоуверен для этого. Таблетка все же медленно растворялась, растекалась сладостью с примесью кислятины, к которым тревога добавила горький вкус. Я смотрела на Науэля, пристально, долго, не уверенная, что найду его, когда все закончится.
