– Какой номер предпочитаете? – вопрос пустая формальность, так как в ответе – всегда одинаковом – портье нуждался не больше, чем мы в его дальнейшей инструкции: – Поднимайтесь на второй этаж.
Получив ключи, мы направились к лестнице. Портье наверняка проводил нас взглядом.
Каждый номер в «Хамелеоне» отличался стилем обстановки и цветовым оформлением. Некоторые комнаты, насколько я могла судить по иллюстрациям в каталоге, были очень уютны, другие созданы с расчетом на любителей странностей и извращений. Если номер 25 («Небесно-голубой») был занят, мы просто уходили. Не знаю, чем эта комната так привлекала Науэля. Может быть, ему нравилось окружать себя мертвенно холодным цветом. Или же его притягивала странность обстановки, словно привидевшейся во сне. Одна стена была полностью зеркальной, что создавало иллюзию простора. Темно-синий ковер на полу, разрисованный под поверхность моря. Мебели мало: пара кресел, невысокий столик между ними – всё того же ледяного оттенка голубого, что и стены. И широкая кровать в центре комнаты, единственное отступление от общей цветовой гаммы. Из темного дуба, без спинки, застеленная коричневым постельным бельем, что придавало ей сходство с плотом.
Я сняла пальто и бросила его на кресло, нервничая, как новичок. Науэль аккуратно повесил свои вещи на вешалку в углу. Дрожь в пальцах мешала мне, когда я расшнуровывала ботинки. Оставшись в колготках и черном шерстяном платье, я почему-то почувствовала себя раздетой догола, при том, что раздевать меня дальше в принципе никто не собирался. Неуместные интимность и взволнованность – в довесок к легко объяснимой тревоге.
(потому что Науэль забывает меру)
Я подошла к постели, легла на спину (затылок погрузился в подушку), слегка согнула ноги в коленях – неуверенная, напряженная, точно на кушетке врача в ожидании неприятной процедуры. Науэль опустился рядом беззвучно, как нечто невесомое. «Какая нелепость», – мелькнуло у меня в голове. Я, женщина, которая шесть лет не трахалась, и он, самый доступный мужчина в этом городе, лежим поверх одеяла в номере отеля. И будем так лежать до рассвета. Даже не притронувшись друг к другу.
(Нет, не просто нелепо; противоестественно, неправильно)
Мне всегда становилось стыдно от подобных мыслей… у меня краснели щеки, и я начинала бояться, что Науэль, заметив, догадается обо всем (о чем «обо всем»? только о моей похоти, да, только). Я моргнула, успокаивая себя, останавливая слезы, которым не терпелось пролиться. Сегодня я слишком чувствительна, в этом все дело.
