Артём между тем успел набить полный рот ягоды, поэтому ответил матери не совсем внятно, но уверенно:
– Конечно, я же сын Шерлока Холмса. Надо руки помыть.
– И руки тоже. Но по лестнице бегать нельзя. Я сто раз уже об этом говорила. Это опасно.
– Хорошо, мама, понял!
Сын схватил вазу с ягодами и, быстро перебирая ногами, затопал по ступенькам лестницы.
– Тёма!
– Что?
– Не торопись.
Сын остановился.
– Я и так еле иду. Практически крадусь.
– А руки?
– Они чистые.
Он уже собрался продолжить путь.
– Тёма, зачем ты взял мою кисточку?
– Я не брал.
– Врать не хорошо.
– Она мне нужна.
– Опять рисуешь?
– Нельзя что ли?
– Ладно, иди уже, Айвазовский.
– Я не Айвазовский, я Князев, – прокричал на бегу сынуля и исчез в своей комнате.
Бог с ним, пусть рисует. Я и пальцем маску нанесу. Сразу им и кожу помассирую. Ну, надо же, в кого он такой? Я девчонкой особо не увлекалась рисованием. Но у Артёма картины рождаются каким-то невероятным образом. Сами собой – из ниоткуда. Иногда даже хочется плакать, рассматривая его рисунки. Такие они самобытные и пронзительные в отражении того, что мы видим, но не замечаем вовсе. Может быть, это даровано свыше? Надо посмотреть, что он там сегодня ваяет.
Артём сидел на табурете, ел ягоду и смотрел на мольберт. Услышав шаги матери, он резко повернулся.
– Ну-у-у! Мам, художник должен сам решать, когда ему представлять своё творение на всеобщее обозрение.
– Ты говоришь, как работник Министерства культуры.
Сын вскочил и попытался загородить своим щуплым телом своё «творение».
– Не покажешь – я кисточку заберу.
– А покажу – ты будешь смеяться.
– Тём, разве я когда-нибудь смеялась?
– Ты, нет. Но мне самому стыдно.
– Заберу кисточку.
– Шантажистка. Смотри, если хочешь, – он отошёл в сторону. – Это только эскиз.
– Твои эскизы как раз очень хвалил Николай Григорьевич. А он, в отличие от нас, понимает в живописи.
– Это другое. Я картину хотел создать, а не эскиз.
Настя с интересом стала рассматривать полотно. На первый взгляд казалось, что оно просто обляпано мазками краски. Но Анастасия уже знала манеру сына. Присмотревшись, она стала различать объекты: какие-то страшные, подёрнутые дымкой драконьи головы, подобные тем, что мы часто различаем в облаках, пытались укусить человека, стоявшего в центре полотна с мечом в руке. Всё было исполнено тусклыми бесцветными красками. Только слюна драконов была окрашена в ярко-красный, практически фосфоресцирующий цвет. Впрочем, как и их глаза.
– Ты стал писать ужасы? Насмотрелся кошмариков?
