Очарование Египта | страница 18

– Вернёмся домой, Том! – сказала мать.

– Вернёмся назад, – говорю я сейчас моему спутнику. Внезапно мутный закат превращается в огромную скотобойню прежних времён, дымящиеся красноватые внутренности вываливаются наружу над банановой плантацией, испепеляя её изумрудные листья.

На перекрёстке я обнаружил целый геометрический лабиринт сооружений английской караульной службы и ступеньки, которые я, возможно, видел ещё в детстве, и которые остались в памяти, как и балки балкона в моём отчем доме. Этот шум голосов школьников и куриное кудахтанье доносятся до меня из сегодняшнего дня, или из далёкого прошлого? Над минаретом и муэдзином, уже поглощёнными ночной тьмой, высится пальма, благословляющая порог дома поэта Кавафиса.

Вот он, маленькая седая голова умной учтивой черепахи, тщедушные руки, гребущие откуда-то из глубины вечной греко-римской тени, тёмно-красный бархат и покрытые вековой пылью картины.

Также расшиты золотом тёмно-красные панталоны слуги суданца, подающего мне бокал виски с содовой и традиционное мезе,^>34 из греческого сыра. Угощаясь тем и другим – он неторопливо, подобно аркадскому пастуху, а я, напротив, как будто мне нужно куда-то бежать – мы ведём беседу о поэзии будущего.

Кавафис хвалит футуристическое движение, но при этом объявляет гигиенической свою «символическую интерпретацию исторических периодов, на которые делится наше бренное существование».

Он добавляет:

– Эта интерпретация, лишённая старого метра и рифмы, должна иметь форму верлибра.

Я отвечаю ему, что можно обойтись без верлибра, достигнув желаемого эффекта при помощи свободной поэтической прозы, лучше отражающей нашу великую механическую скоростную цивилизацию.

Беседа становилась всё более увлекательной. В спор вступали остальные почитатели. Звучали дифирамбы в честь нашего знаменитого хозяина. Я продемонстрировал на примерах, что греческий поэт Паламас,^>35 соперник Кавафиса, напоминает Виктора Гюго с его словесными излишествами, а также Ламартина с его сентиментализмом; Малакассис^>36 это ничто иное как смесь де Мюссе и Салли Прюдом; Порфирас^>37 самый юный из греческих поэтов, объединяет черты Бодлера и Верлена; сонеты Грипариса^>38 заставляют вспомнить о сонетах Жозе Мария де Эредиа.^>39

Растроганный хозяин дома предложил нам новую порцию мезе из сыра и объяснил мне своё желание уточнить, буквально запечатлеть в своих вольных стихах народный язык димотику,