доступа.
Зачем-то я поехала к ней домой в тот день. Не знаю почему. Раньше я никогда не заезжала в тот район, мне и в голову не приходило навестить мамин дом. Но в тот день мне это показалось важным. Я думала, если я поеду к ней – да это наверняка будет пустой дом, там не будет никакой мамы, это понятно, – тем не менее я точно смогу открыть его своим ключом (ключ от маминых дверей всегда болтался на моей связке) и, быть может, просто поваляться на диване в гостиной: к счастью, я слишком хорошо помню, как часами там валялась в какой-то прошлой жизни, безэмоционально всматриваясь в винтажные огоньки на новогодней елке. Ключ подошел, дома никого не было, все выглядело так, как будто мама куда-то вышла (готовила блинчики и вдруг обнаружила пропажу соды) и вот-вот вернется.
Я знала, что она не вернется – даже если я решу вдруг пожить в ее доме, все так и останется в этом состоянии «выбежала на полчаса в магазин», и это невыносимо. Когда заходишь в дома, где живут живые люди, ты всегда зависаешь в этом бесконечном получасе.
Я полежала на диване, завернувшись в плед. Елки не было, хотя я надеялась, что будет (может быть, зайти еще перед Рождеством?). Потом пробежалась по комнатам, стараясь не задерживаться нигде взглядом, – я отлично понимала, что все, что я увижу, будет лишь моей и ничьей больше памятью, и я не была уверена, что хочу остаться наедине с этой памятью.
А потом я увидела трельяж и сразу поняла, что это трельяж.
Да, они были там, все. Внутри шкатулки с аистами из дурацкой соломки.
И они все были настоящие.
* * *
Просто не иди к реке, не иди к реке, ты меня слышишь, не иди к реке в этот день, и ни в какой другой день не иди к реке; в прошлые дни к реке можешь идти, но теперь во всякий день, когда думаешь пойти туда, где река, – не иди, не иди к реке.
Бабушка подкрадывается и бьет Лину линейкой по рукам.
– Снова ты эту дрянь записываешь! Что ты там слышишь! Просто шум один! Ре-ре-ре, шу-шу-шу! Какая река? Где там река!
Лина вырывает из рук бабушки блокнот и кричит:
– Отдай, отдай, это мне, это он мне говорит!
– Это не тебе! – кричит бабушка, вырывая у нее из рук блокнот. Сегодня же она вырвет эти страницы и сожжет их в печке.
И она совершенно права: это не ей, это совсем другому человеку – и даже не совсем человеку.
* * *
Этого не могло там быть, этого просто не могло там быть, повторяла я, пока бежала домой, отягощенная увесистой шкатулкой. Что это? Это просто моя память? Или что это? Как это возможно? Это мое воспоминание о маминой истории? Я так впечатлилась, что моя память сконструировала эти письма?
