Это относилось и к мату, в котором я все свои годы чувствовал такие же глубины греха. И служа в армии, и в любом мужском обществе, где это было нормой – я никогда не принимал эту норму. Если и ругался, то демонстративно, для других, внутренне ужасаясь безобразию, кривизне этих слов. Ну а вне армии вообще отпала необходимость их употреблять, в каких бы то ни было обстоятельствах. Я работал, конечно, не в стерильных условиях, но всегда в интеллигентном коллективе, окруженный интеллигентными женщинами. Хотя не прав, ругательства могли звучать внутри меня, в случаях каких-то провалов или боли. Даже иногда вслух. Но вот мат от женщины я воспринимал всегда как святотатство. Хотя и мама моя ругалась по-простому, совершенно не чуралась этого языка. Тем не менее, мат – это приобщение к свальному греху. Это открытость и готовность к сексу. Женщина или девушка – с матершиной в устах – претило всему моему представлению о женщине. Воспринималось как невозможное. Как грязь. Грязь и женщина – несовместимые понятия. Во мне. Совместить их я могу только своей раной, болью. Мне больно от этого. Но с какого-то момента я приемлю эту боль и трансформирую ее в сладострастие.
Ругалась она здорово. И это первоначально было шоком для меня. Она пробивала мои защиты, мои комплексы. Но мне хотелось их пробить, мне нужно было их пробивать. И я старался тоже материться, находиться в том же пространстве языка, что и она. Она «обучала» меня. Но ее мат был совсем другой, чем то, к чему я привык. Это был именно женственный мат. Он был абсолютно сексуальным. Он совершенно органично составлял часть речи, нес в себе ясную эмоцию, был каким-то украшением. Она владела этим языком виртуозно. Я запоминал такие обороты и фразочки. Понемногу и сам осваивал матерные реплики. Но основное пространство, где я мог и хотел присутствие этих слов, – в диалогах с ней. На «безмат» я уже бы не согласился. Может, нужна была эта легкая порочность и тень греха, а может, это была часть того «другого мира», в котором я встречал ее.
С ней вместе я стал и курить. Это то, что я получил от нее, чему научился. Я-то не смог ничему ее научить. Но об этом позже. Для меня это был огромный поворот в жизни. Я, курящий и матерящийся, я изменяющий – это совсем другой я, чем тот я, которого я знал многие годы моей жизни.
Я не курил сам. Я любил ее курение. Любил покурить вместе с ней. Курение – тоже аспект «нельзя» и не должного. В моей жизни, еще с семи лет, курение было связано с травмой обмана, с риском смерти. Так мальчишки пошутили с моей первой сигаретой, внушив мне, что я от нее умру. Я не умер, но сигареты закрыл с легкостью на всю жизнь, никогда не соблазняясь на затяжку. Вплоть до этого момента.
