И так часто курит! Неприятно постоянно терять спутницу. Стал выходить вместе с ней. Тоже потягивать. Легко просит сигареты, просит прикурить. А заговорить с кем угодно – как раз плюнуть. Я в ее годы был не таким. Помню, мы с ребятами на спор вели соревнования, сколько телефончиков можно стрельнуть за полчаса. Я даже не решался включиться в такой спор.
– Ну ты даешь! Тебе даже на луне потребуется не больше пяти минут, чтобы завязать знакомства.
– А что тут такого.
– У тебя должно быть много друзей. Вон сколько их, в Ватсапе.
– Слушай, друзей не бывает много. У меня есть только одна подруга. Из Молодовы, с детства. А остальные – это приятели. В Ватсапе родных много, сестра.
– Ну как назовешь. Твоим приятелем легко стать.
– А другом – нет.
– А тот, что у тебя на плече, наколка, – близкий друг?
– Андрей? Это моя любовь!
– И сейчас?
– На всю жизнь.
– Слушай, не трогай его. И не вспоминай о нем. Андрей будет всегда! У нас отношения были больше двух с половиной лет.
– А он что?
– Он мудак, конечно. Но он настоящий мужчина. Работает в молдавском ФСБ. Мы долго были вместе.
– Дальше не пошло?
– Потом у него появились другие. Это уже его дело. Это не касается моего отношения к нему.
– Понятно. А были еще мужчины?
– Были. С одним тоже долго. Мы работали вместе. С нами работала его жена. Мы с ним находились в одной комнате. А она в соседней. Трахались прямо при ней. Прикрывали дверь.
– Ничего себе?
– Он взрослый. Иногда приезжал ко мне, трахались в подъезде, в машине.
– Крутой у тебя боевой опыт. А с ним почему закончилось?
– Закончилось. Был еще один мужчина. Не женатый.
– А с ним что?
– Потом он уехал в другой город. Но очень хорошо ко мне относился. Любил меня. Мне с мужчинами везло.
– Что же он уехал, не женился.
– У него были причины.
– Что-то многовато у тебя их к твоим 22.
– Я лишилась девственности в 18 лет. Немножко до 18 оставалось.
– Много успела! А когда же ты научилась так материться?
– Это уже в Москве. Как жизнь прижала. Дома, в школе я вообще не материлась. Я даже в конце школы слов этих толком не знала. Не могла их произнести!
Все такие разговоры будили во мне какое-то внутренне жжение. Да, я знаю и представляю, что так бывает. Но когда видишь это вживую… С этой девочкой… Все такое запретное было словно иньекцией какого-то особого адреналина, особого возбуждения. Перед тем, как отец хотел отлупить меня, возникло какое-то подобное ощущение тревоги, связанной с совершенным преступлением и предстоящей болью. Какая-то сладость и страх от нарушения. Вкушение яблока Адама. Для меня зона мата, секса, убийства всегда было преступлением, связанным с нарушением глубинных устоев порядка. Измена, внебрачный секс – до какого-то момента воспринималось как неприемлемое падение, смертный грех в его реальном проявлении. Даже при встрече со жрицей любви посещала такая тревога нарушения запретов. И она же ощущалась в тех пространствах, где обитает грех, пусть даже не мой. Вступать в это пространство – было сопряжено с внутренним трепетом.
