«Не называйте меня уголовником,
Я миллионами не воровал!
Дед мой был дворником, папка колхозником,
Я же на почте всю жизнь пропахал…»
– А-а, каково, Матвей Захарыч? Почти, как у Лермонтова! Что скажите?
– Во-первых, – сказал Захарыч разочарованно, – во времена Лермонтова не было колхозников. А во-вторых, Иннокентий, ты же мне обещал не использовать в тексте никаких уголовников. А что в результате?
Иннокентий на мгновенье задумался.
– Да, Матвей Захарыч, пожалуй, вы правы. Извините. Это я машинально. Понимаете, к колхознику не очень много слов по рифме подходит. Сейчас я подумаю. Итак, колхозник, полковник, беспризорник, подзаборник… Нет, это всё не то…
– Вот и я не могу подобрать подходящего слова, – пожаловался Захарыч.
– Подождите-ка Матвей Захарыч! А что если нам вообще отказаться от колхозника! – предложил Иннокентий. – Я, как врач считаю, что слово, к которому по рифме не подбирается ничего хорошего, нужно просто взять и удалить, как больной зуб, не подлежащий лечению.
– Да ты что, Иннокентий! – запротестовал Захарыч. – Без этого слова вся композиция рушится. Да и привык я уже к нему.
– Тогда я предлагаю о нём временно забыть!
– Как забыть?
– А вот так! Как о полученных взаймы, ста рублях! А сейчас, Матвей Захарыч, послушайте, я уже новый куплет сочинил. Принимайте продолжение!
– Кеша, только без уголовщины! – встрепенулся Захарыч.
– Хорошо, хорошо, – обнадёжил тестя Иннокентий, – я всё учёл. Итак:
«Язва меня вместо совести мучает,
Печень распухла, и спать не даёт,
Пью я теперь лишь от случая к случаю,
Если давление не подведёт…»
– А-а, Матвей Захарыч, каково?
– Кеша, ты что, смерти моей хочешь? – запротестовал Захарыч. – Причём тут язва? Причём тут давление? Я жизнь свою хочу изобразить, а не выписку из амбулаторной карты!
Иннокентий на мгновение задумался.
– Да, Матвей Захарыч, вы снова правы. Это я машинально. Занесло. Поддался, так сказать, влиянию профессиональной деятельности. Но не будем отчаиваться, Матвей Захарыч. Главное, творческий процесс уже пошёл…
– Подожди-ка! – настороженно произнёс Захарыч, и, учащённо вдыхая воздух, спросил. – Ты чувствуешь?
– Что?
– Как что! Это же запах моих любимых пирожков с повидлом! И доносится он с кухни.
– А это имеет какое-то значение?
– Имеет! – с возмущением пробурчал Захарыч. – Это Антонина, таким образом, пытается меня из комнаты выманить. Она думает, что я не устою и побегу к ней, как Муся за колбасой. А вот шиш я ей побегу!
Захарыч показал фигу, и встал с кресла.
